Мне казалось, что еще неделя… другая, и облик Эльзы перестанет меня преследовать. Но… Я обдумывал каждую фразу, произнесенную Эльзой в тот злосчастный день, и все отчетливее понимал, что она обманула меня, нарочно вызывала у меня ненависть к себе, чтоб прощание было легче… И, представляя себе, чего это стоило Эльзе, я маялся, ругал себя за слепоту, за несправедливые слова.
Звуки музыки доносились из поселка. Это к строителям тоннеля прибыли шефы из Алагира — эстрадный оркестр районного Дома культуры. И концерт, как всегда, завершался танцами. Я лежал, повернувшись к стене, слушал музыку, и… не хотел жить. Вообще ничего не хотел — ни есть, ни пить, ни дышать.
В гостиной рядом сидели на диване Мария и мать. Говорили они почти шепотом, но я все слышал.
— … Шальная я эти дни, — призналась мать. — Все думаю, думаю…
— И зря! — отрезала Мария. — Чего думать-то? Попечалится твой сынок малость, да и забудет все. Вот нас с тобой жалко, мы ведь бабы вроде ничего, а? Крепкие. Нам бы мужиков справных, по дюжине детей родили бы.
— Может быть, — согласилась мать. — У моей матери девять душ было. Но ничего. Я свой корень оставлю, — упрямо произнесла мать. — Через Олежку.
— Сколько корней бы мы по земле пустили! — мечтательно произнесла Мария. — Обокрала нас война, обокрала…
Опять! Все об одном и том же! Мне стало невмоготу их слушать. Я вскочил и, нарочно громко стуча ботинками, пошел к двери.
… Два ряда поставленных вплотную друг к другу барачных сборных домиков тянулись к горному массиву и упирались в расположенный у его подножья вагончик, в котором размещалась контора стройучастка. Асфальтированный пятачок между ними, освещенный светом фар трех самосвалов, и стал на время танцевальной площадкой, на которой извивались пары.
Я пришел просто поглазеть на них, но Лена-учетчица вытащила меня в круг. Я еле двигал ногами и, дождавшись конца танца, отвел Лену к девушкам, столпившимся у конторы. Под деревом, застывшим у барака в гордом одиночестве, мелькнули две тени. Так и есть: они! Мать и тетя Мария, конечно же, пришли следом. Представляю, как они обрадовались, увидев меня танцующим с Леной… Я чертыхнулся и направился к тропинке, ведущей к аулу. Не знаю, так ли уж развита у меня интуиция, но меня вдруг точно толкнули, — я резко повернулся и увидел… Эльзу. Не уехала! Она танцевала с высоким и широкоплечим парнем в кожаной куртке. Сердце у меня тревожно забилось. Я ухватил за руку закапризничавшую было Лену, увлек ее на пятачок с покачивающимися парами…
Так и танцевали рядом: я с Леной, а Эльза с парнем в куртке, и делали вид, что увлечены мелодией и беседой с партнером. Один танец, второй, третий…
Я увидел, как парень в кожанке — и откуда он взялся?! — наклонившись, с улыбкой, показавшейся мне слащаво-гаденькой, что-то шепчет Эльзе на ухо… Меня будто жгучей крапивой полоснули.
Дальнейшее я помню смутно: как отпустил Лену, выбежал из круга… Переход от состояния осознанных действий к совершенно неконтролируемым произошел мгновенно, в доли секунды.
Потом друзья уверяли, что я точно знал, что делаю, куда и зачем бегу.
Трех-четырех порывистых прыжков мне хватило, чтобы добраться до самосвала, — и выбрал-то я самый удобный, тот, что стоял посредине. Миг — и я в кабине. Ладонь моя ткнулась в панель управления — ключ зажигания оказался на месте! МАЗ легко рванул с места. Не назад, как ожидала толпа, а с визгом и грохотом вперед — прямо на людей… Девушки завизжали, все бросились врассыпную.
Машина влетела на пятачок, сделала крутой поворот. Послышался сильный удар, скрежет, и вагончик-контора, скособочившись, вяло, нехотя опрокинулся…
Вокруг закричали, заматюкались:
— Сумасшедший!
— Куда?!
— Стой, балбес!
А вот и она. Я резко затормозил. Кузов дернулся вверх, потом, точно споткнувшись, сел на место и опять клюнул носом. Дверца распахнулась. Я спрыгнул на землю, оттолкнул в сторону парня в куртке. Подхватив Эльзу на руки, я устремился к самосвалу.
Взревел на полных оборотах мотор, и мощный МАЗ, оглушая ущелье грозным урчанием, помчался, громыхая, в сторону гор…
Это была удивительная ночь. Казалось, на свете остались лишь мы вдвоем. Ласковая ночь укрыла нас черной ворсистой буркой. Горы верными телохранителями оберегали наш покой. Тесно прижавшись друг к другу, мы сидели молча. Ветерок нежно обволакивал наши пылающие лица. Блаженство длилось, казалось, целую вечность, и нам хотелось, чтобы конца-края не было этой ночи. Нашей ночи!
— Светает, — прошептала Эльза. — Я давно не видела, как поднимается солнце.
— Здесь оно из-за гор выползает, — сказал я. — Покажется вон там.
Я поцеловал ее, и вновь моя душа взмыла на волнах волшебной мелодии ввысь, туда, где смутно угадывались облака, как раскрывшиеся крылья, принявшие нас в свое призрачное, сказочное царство. И мы с замиранием сердца погружались в него целиком, без остатка…
— Тебя искать будет мама, — вздохнула внезапно Эльза, и пронзительная боль порывом холодного ветра проскользнула под ночь-бурку, окунув меня в омут терзаний.