Отзвуки эха

— Вовсе нет, — покачала головой настоятельница, сжимая руку девушки. — У меня очень плохие новости. Кто-то донес на твою мать. Она и твоя сестра два дня назад были арестованы и вчера отправлены в Равенсбрюк. Это все, что мне известно. Когда их видели в последний раз, они были здоровы. Их не били.

Но обе знали, что ждет родных Амадеи. Равенсбрюк был лагерем, где женщин морили голодом и непосильным трудом. Бедняги мерли как мухи. Из этого лагеря никто не возвращался.

Амадея задохнулась. Рот ее широко раскрылся, но оттуда не вырвалось ни звука.

— Мне очень жаль, но мы должны решить, как быть с тобой, — объявила настоятельница. — Тот, кто донес на твою мать, знает и о тебе. А если и не знает, найдется другой доносчик. Я не хочу подвергать тебя опасности.

Амадея молча кивнула, мельком подумав об остальных. Но сейчас все ее мысли занимали мать и сестра. Каким ужасом это, должно быть, стало для них, как они испугались! Дафне всего шестнадцать. Она с самого рождения была ребенком Амадеи.

По щекам девушки покатились безмолвные слезы. Она судорожно стиснула руки матери-настоятельницы. Та обошла стол и обняла девушку. Амадея судорожно зарыдала. Такого ужаса она не могла себе представить.

— Они в руках Божьих, — прошептала настоятельница. — Все, что мы можем, — это молиться за них.

— Я никогда больше их не увижу. О, матушка… мне этого не вынести… — рыдала девушка.

— Многие и там выдерживают.

Но обе знали, что смертность в лагере огромная, и никто не может знать, останутся ли Беата и Дафна в числе счастливиц. А ведь Дафна так красива! Одному Богу известно, что с ней сделают!

Однако настоятельницу сейчас больше занимала Амадея. Она отвечает за девушку. Отослать ее в Голландию, как когда-то сестру Терезу Бенедикту, невозможно. Голландия оккупирована, и уже присутствие Эдит в монастыре было крайне опасно для других монахинь. Голландки не смогут принять к себе еще одну еврейку. Кроме того, у настоятельницы не было достаточных связей, чтобы переправить Амадею через границу. Именно поэтому она и позвонила по тому номеру. У нее не было выбора. Нужно было спасать девушку.

Друг обещал прибыть через час.

— Я хочу попросить тебя об очень большом одолжении. Понимаю, это трудно, но ты должна сделать это ради себя и ради нас, — грустно проговорила мать-настоятельница. — Иного выхода нет.

Амадея все еще не оправилась от потрясения и вряд ли была способна что-то осознать, однако она кивнула и обратила на матушку печальный взгляд.

— Я хочу попросить тебя уехать. На время, пока все не успокоится. Если ты останешься здесь, монастырь могут разгромить. Когда же все кончится и мир вновь станет нормальным, ты вернешься. Я это знаю. Я никогда, ни на минуту не сомневалась в твоем призвании. Поэтому и прошу тебя сейчас. Ты по-прежнему останешься одной из нас, даже если будешь жить среди чужих людей. Для тебя ничего не изменится.

Через два месяца Амадея снова собиралась принести временные обеты. До пострига оставалось два года. Слова матери-настоятельницы стали для Амадеи еще одним ударом. Она потеряла мать и сестру, возможно, навеки, и вот теперь ее отсылают.

И все же, несмотря на душевное смятение, она понимала, что это единственный правильный шаг. Жертва, которую она должна принести для них. Матушка верно сказала — иного выхода нет.

Амадея кивнула.

— Но куда я пойду? — с трудом произнесла она. Девушка не выходила за стены монастыря долгих шесть лет. Ей некуда идти. Негде приклонить голову.

— Несколько месяцев назад твоя мать прислала мне письмо с именем и номером телефона друга. Я позвонила ему несколько минут назад. Он пообещал приехать через час.

— Так скоро?

Амадея и без расспросов знала, кто это. Единственный друг матери. Жерар Добиньи. Беата и Амадею успела предупредить, чтобы обращалась к нему, если что-то пойдет не так. Она даже сообщила, что у него лежат деньги для них с Дафной. Но как можно подвергать опасности этого человека? Она, словно зачумленная, несет гибель всем, кто до нее дотронется.

— Я смогу попрощаться с остальными?

Мать-настоятельница, поколебавшись, кивнула. Отказать было бы слишком жестоко по отношению и к Амадее, и к остальным.

Она позвонила в колокольчик. Это было предупреждением сестрам, что случилось нечто важное и следует немедленно собраться в трапезной.

Вскоре туда же пришли Амадея и мать-настоятельница. Амадея всматривалась в знакомые лица. Здесь были все монахини, с которыми она жила, работала и которых так любила. Молодые, старые, даже те, кто передвигался в инвалидных креслах. Амадее невыносимо было думать о том, что придется уйти. Но мать-настоятельница права. Выхода нет. Куда бы она ни пошла, в каком бы монастыре ни очутилась, его обитателям будут грозить смерть и высылка. Она обязана их покинуть. Но она вернется. Обязательно вернется. Только эта жизнь ей нужна. Здесь ее дом. Амадея точно знала, что рождена быть монахиней и служить Богу, какой бы путь Он для этого ни избрал.