Отзвуки времени

Она посмотрела на букет для Виктора. Каждый выбрал по два цветка: она белые гвоздики, Рома красные, а Галя предпочла купить для папы бело-жёлтые нарциссы с нежными, почти восковыми лепестками. На повороте к могиле Рита обратила внимание, что убежавшая зима оставила после себя несколько свежих захоронений с уже осевшим песком. Покосившийся деревянный крест наверняка вскоре сменит гранитный памятник. Рите казалось неправильным выбрасывать кресты, поэтому до установки памятника на могиле Виктора целый год простояла временная табличка с именем и датой.

— Мама, смотри, у папы кто-то был, — Галя указала на тугой букет с орхидеями в волнах белого крепа, и восхищённо выдохнула: — Какие красивые цветы! Такие бывают у невест!

«Ты права, доченька, у папы кто-то был. И я даже знаю кто», — подумала Рита, но вопреки ожиданию, по сердцу ничего не царапнуло. Всё было пережито, отжито, и чёрная тень неправды осталась на другом берегу жизни.

Наклонившись, Рита положила цветы рядом с чужим букетом и тихо попросила:

— Оставьте меня одну.

Налетевший ветер растрепал волосы. Она откинула их со лба, думая, как трудно в двух словах объяснить свои чувства за последний год. Сначала было горе и отчаяние, а потом злость и непонимание. Если бы не дети, то неизвестно, где бы сейчас она пребывала.

Дети — подарок Виктора, который наполнил жизнь теплом и смыслом.

— Прости меня за то, что не прощала, — произнесла она вслух, и едва успела сказать, как душу захлестнула горячая волна благодарности: а ведь это он, Виктор, привёл её сюда на Смоленское к Ксении Блаженной, это он сделал её свободной и сильной, он научил прощать и милосердствовать.

Рита оглянулась назад, где на дорожке терпеливо ждали Никита и дети. Никита что-то рассказывал, а Галя и Рома слушали и кивали. Потом Рома поднял руку и указал на небо в растрёпанных тучах, что летели по своему извечному пути.

— Спасибо, Витенька. — Присев на корточки, Рита погладила ладонями красный могильный камень. — Земля тебе пухом. Путь к счастью идёт по краю горя. Нам было трудно без тебя, но мы справились. Мы стали дружнее и крепче. Я поступила на учёбу, и есть человек, который поддерживает меня, любит и понимает. Мы узнали, что значат вера и неверие, но самое главное — мы сберегли любовь!

Рита оторвала взгляд от пёстрой россыпи цветов на гранитной плите, и ей почудилось, что между памятников незримо проходит усталая женщина в красной кофте и зелёной юбке.

Будущее…

В сорок первом военном году из Русского музея в Государственный Эрмитаж был передан портрет пожилой женщины в белой рубахе из домотканой материи, с крестом на груди[39]. Тёмные волосы гладко убраны назад, от мягкого взгляда усталых глаз с покрасневшими веками веет мудростью и добротой, на обветренной коже лица глубокие морщины многотрудной жизни. Искусствоведы не сомневаются: тот, кто писал портрет, воочию видел эту женщину и хорошо знал её.

Наивная живопись художника-самоучки не представляла материальной ценности, но тем не менее портрет хранили и берегли.

В Русском музее картину принимал и описывал признанный знаток церковного искусства, послушник Александро-Невской лавры, Фёдор Михайлович Морозов, он же собственной рукой написал на оборотной стороне картины: «Ксения Блаженная. Доставлено со Смоленского кладбища».

Война, блокада, послевоенная разруха — пока град Петров залечивал раны на своём каменном теле, портрет много лет хранился в запасниках музея и ждал отправления в реставрационную мастерскую на исследования. К ним приступили с особенной тщательностью и трепетом.

В инвентаре Государственного Эрмитажа специалисты датировали портрет концом XVIII — началом XIX века. Особенно важные сведения по датировке дала научно-техническая экспертиза. Учёные старались не упустить ни одной возможности современной лаборатории и вынесли заключение, что подобные материалы, грунт и краски применялись в России в конце XVIII века, во время жизни Блаженной Ксении.

Казалось бы, много факторов сошлось в единой точке, но остался вопрос: где именно на Смоленском кладбище больше века хранилась картина? В описи предметов от 1922 года, изъятых из церкви Смоленской иконы Божией Матери, портрет не числится. Значит, он был в другом месте. Но где? В служебном корпусе, в часовне, в другой (Воскресенской) церкви Смоленского кладбища? А может быть, портрет сберёг какой-нибудь человек? И не он ли назвал имя блаженной, что бродила по Петербургской стороне Санкт-Петербурга?

Летят века, идёт время, счищая патину с тайн прошлого. И может статься, в новом поколении появится человек, который сумеет разгадать загадки и вплотную приблизится к той, которой люди несут свои радости и печали?