Овердрайв

   …Уже у самого входа в Собор Падрэ настигла ярко и безвкусно раскрашенная и столь же ярко, но безвкусно одетая девушка, которую можно было ёмко охарактеризовать одним словом — дешёвка.

— Здравствуйте, святой отец, — вкрадчиво произнесла она своим ядовитым голосом. — Вы уже слышали благую весть?

— Мисс Хелл, — устало вздохнул Падрэ и в который раз за день поднёс к носу ладанку. — Не вынуждайте меня совершать грех и бить женщину по лицу рукояткой пистолета.

— Ну что вы, святой отец, я просто хотела спросить — если бога убили, то, может быть, теперь меня возьмут в католическую школу, несмотря на мою фамилию? Будет замечательно, если я получу образование, и мне не придётся больше работать на панели.

   Она расхохоталась каким‑то совершенно сатанинским смехом и чтобы не слышать его, Падрэ скользнул в спасительные двери, ведущие в Собор, однако этот хохот ещё долго преследовал его, вплоть до того момента, когда он вошёл в покои Капеллана. Потому что после этого Падрэ стало совсем не до смеха.

* * *

   Святейший Капеллан в данный момент был занят тем, что старательно красил ногти на ногах кричащим ярко–красным лаком. Делал он это неторопливо и размеренно, о чём свидетельствовали аккуратно покрашенные ногти на пальцах рук. Рядом с креслом, в котором он восседал, на столике валялась разнообразная косметика, чулки в крупную сетку, растрёпанный парик, бритва, в обрамлении кучи волос, бывших некогда бородой, и длинные полосы волосатого скотча, которым старик, по всей видимости, делал эпиляцию. Заметив Падрэ, Капеллан, вернее существо, которое было им раньше, а теперь больше напоминало виденную священником у входа в Собор Алиссию Хелл, счёл нужным поприветствовать его, однако от своего увлекательного занятия не оторвался.

— Доброе утро, — произнёс он томным голосом и принялся нескромно разглядывать помятого и усталого Падрэ, хлопая своими огромными накрашенными ресницами.

— Не вижу в нём ничего доброго, — отозвался Падрэ. — Что вы делаете?

— Сушу ногти, — пожав плечами, ответил Капеллан. Он действительно закончил наносить лак и теперь сушил ногти феном. — Что удивительного?

— Что удивительного? — переспросил Падрэ и пожевал губами. — Да в сущности ничего, если забыть что глава Собора и служитель Церкви выглядит, как среднестатистический трансвестит…

— Я думал, в наш век люди избавились от этих глупых предрассудков, — вздохнул Капеллан и принялся натягивать чулки в крупную сетку.

— Отнюдь. Зато они нашли способ избавиться от Бога, — произнёс Падрэ с нажимом. — Однако, похоже, это никого не трогает.

— Бросьте, Падрэ, — отмахнулся Капеллан и несколько раз прошёлся перед зеркалом, любуясь на себя. Потом остановился и принялся подводить губы помадой того же цвета, что и лак для ногтей. — Мир ведь не рухнул. Нет бога — нет дурацких правил. Я, наконец, могу скинуть глупую одежду церковника, сбрить бороду, одеться так, как хочу и делать, что пожелаю. Уверен, Падрэ, — при этих словах он прислонился к священнику. — Что и у вас есть какие‑то тайные желания, которым вы просто не давали волю.

— Моё первейшее желание — пристрелить вас, — процедил Падрэ, брезгливо отстраняясь. — Но я этого не сделаю. Ему это уже не поможет. Прощайте.

   Он развернулся на каблуках и направился прочь из храма, в котором провёл львиную долю своей юности и который теперь стал пристанищем грязи и разврата. У самого выхода он обернулся, грязно выругался, презрительно плюнул на пол и с размаху зашвырнул ладанку в угол, после чего толкнул дверь и вновь очутился на улице.

* * *

   Впервые в жизни Падрэ ощутил себя растерянным и беспомощным. Впервые в жизни он не видел перед собой чёткого плана действий. Человек, воспитанный жизнью по двум уставам — небесному и земному, человек, всегда имевший в голове если не цель жизни, то определённый порядок действий, ведущий к осуществлению её подобия, человек, чьё существование было целиком и полностью отдано убитому вчера богу, оказался потерянным в этом мире, лишившемся своего создателя, но, похоже, совсем не огорчённом этим обстоятельством.

   Падрэ отрешённо брёл по улице и повсюду натыкался на недоброжелательные, презрительные, насмешливые, а чаще просто безразличные взгляды прохожих. Одни радовались тому, что некогда влиятельный и опасный Падрэ, а вместе с ним и вся влиятельная и опасная Церковь превратились в ничто. Некоторым было просто плевать.

   Но никто не жалел о случившемся.

   На соседней улице Падрэ увидел фургончик с мороженным, а возле него детей. Дети смеялись и ели шоколадный рожок, один на троих. Завидев Падрэ, они закричали:

— Здравствуйте, святой отец!

   Падрэ машинально приблизился к ним и произнёс в ответ:

— И вам здравствовать, дети божьи.

   К его удивлению никто из ребятни не принялся захлёбываясь слюной кричать, что бог умер. Вместо этого они предложили священнику уже изрядно подтаявшее мороженое. Тот отрицательно покачал головой:

— Я дал обет не вкушать ничего кроме пресной еды.