Овернский клирик

Нормандец слушал с раскрытым ртом. Нет, Папа не прав – глупым мальчиком Ансельма называть не стоило. Мальчик умен – даже слишком умен.

– А потом он мне объяснил, что решение принималось прежде всего для того, чтобы не дробились церковные имущества, особенно в сельских приходах. У любого священника всегда будет кухарка или экономка, но их дети не являются законными и не могут унаследовать его добро. Так сохраняется собственность.

Нормандец напряженно думал:

– А я слыхать, что эти… химатики могут жениться.

– Схизматики, – постаравшись не улыбнуться, уточнил я. – Потому они и схизматики. Впрочем, в Англии до сих пор священники женятся. Правда, сейчас за это взялись…

– Про это есть песенка. – Ансельм бросил на меня лукавый взгляд. – Про то, как в Англии узнали, что священникам нельзя иметь жен. Отец Гильом, разрешите воспроизвести? Она написана неплохой латынью.

Я изобразил глубокое раздумье, но возражать не стал. Кажется, появление дочери жонглера внесло бо́льшую смуту, чем я думал.

– Слух прошел по Англии, ведомый и гласный,

– с выражением начал итальянец,

– всполошив пресвитеров области Прекрасной.
Всех, кто благоденствовал в жизни сладострастной,
призывал к смирению Папы голос властный…
Тягостно предчувствуя оную утрату,
зыблются в доверии к римскому прелату.
И решают клирики, рвением объяты,
всем собором рассудить, можно ль быть женату…

Я знал эту песню – она имелась в библиотеке Сен-Дени в сборничке, который не всем давали в руки. Знал и то, что, не будь здесь Пьера, которого искушать поистине грех, я бы поговорил с Ансельмом совсем по-другому.

– Первый воздвигается иерей из круга,
движимый тревогою общего испуга:
«Не желаю, – он гласит, – отпускать подругу.
С ней в законе мы живем, словно два супруга».
Был вторым во прении глас, звучавший тихо,
мужа молчаливого и с повадкой мниха:
«Будет мне, о братия, тягостно и лихо,
коль со мной не станет спать наша повариха»…

Насколько я помнил, всего в песне должно высказаться не менее двух десятков возмущенных иереев. Вдруг представилось, что четвертым в нашей компании находится сам отец Сугерий, и я невольно усмехнулся. Хорошо бы обо мне подумал наш славный аббат! Но он тоже понимает, хотя и не бывал на войне, что перед боем надо дать воинам расслабиться. Тем, кому поутру идти ухаживать за знаменитыми сен-денийскими коровами, подобное слушать ни к чему. Но завтра я поведу их не в коровник, не на виноградник и не в монастырский скрипторий.

– Третий тверже держит речь и бесповоротней:
«В годы давние имел женщин я до сотни,
а теперь держу одну, с нею беззаботней,
– с целым складом золота я прощусь охотней!»
Вот четвертый восстает, гневом полыхая:
«Требует недолжного курия святая»…

Дверь неслышно отворилась, и в комнату вошла Анжела. Даже не взглянув на Ансельма, она кивнула мне и села рядом с Пьером, заставив его, уже не в первый раз за вечер, покраснеть. Я вновь сделал вид, что ничего особенного не происходит. Хорошо, если эта странная девушка не исчезнет до утра. Завтра нам очень понадобится проводник.

Авентюра четвертая. О лограх, иначе именуемых дэргами

1

– Замок прямо. – Анжела кивнула на одну из дорог, ведущих от перекрестка. – Налево Старая Пустошь, там когда-то была деревня. Говорят, ее сожгли из-за чумы,

– А направо? – поинтересовался я. Лес в этих местах поредел, но идти стало нелегко – дорога то и дело ныряла в заросшие кустарником овраги, чтобы потом вновь ползти вверх по склону. Сеньор д’Эконсбеф явно старался держаться подальше от людей. Обычно вокруг замков кипит жизнь, сеньоры, как я знал по собственному опыту, стараются поселить вилланов поближе. Мой отец долго уговаривал крестьян одной из дальних деревень переселиться на свободные земли у нашего замка, другие обходятся без уговоров. Но д’Эконсбеф явно думал иначе. Вся дорога от Памье до его замка была совершенно пустынной. Ее и дорогой трудно назвать – просто широкая лесная тропа, местами заросшая или заваленная старыми сучьями.

– Направо? – девушка задумалась. – Там… Нет, не знаю. Там я не бывала.