Овертайм

Мы с Лешей отдыхали всегда вместе, даже с его будущей женой я их познакомил. Если бы мне в то время сказали, что я буду читать Лешины высказывания о том, какой я плохой друг, я в такое никогда бы поверить не смог. Мы не только жили в одной комнате, вместе ели, вместе играли, мы прикрывали друг друга. Если кто-то Крута «обижал», Макара или Ларика, огромный, не огромный — неважно, бежали им на защиту. Леша был и для мамы моей, и для отца членом семьи. Бывало всякое. И недопонимания, и разборки какие-то, и обиды, но ничто, никакие ссоры не идут в сравнение с тем, что прожито. Леша знал всю мою жизнь, каждый мой шаг, я ничего от него не скрывал. И вот журналист спрашивает у него: «Вы поругались со Славой из-за Тихонова?» Он отвечает: «Я не хочу к этому возвращаться, но, в частности, да, из-за Тихонова». А я все думаю, из-за чего и почему?

Вспоминаю наш последний год в ЦСКА. Летом 1988 года мы вместе отдыхали в Ялте, вместе летели на награждение олимпийцев в Кремль, готовились к сезону. Потом декабрь, поездка в Америку, когда я думал, что меня здесь оставят; мои знакомые нас возили по магазинам — после серии у нас было три или четыре свободных дня. Мы, как всегда, жили в одной комнате, вместе отметили окончание серии. Летели в самолете рядом, полет долгий, мы, как обычно, сели с Лешей в последний салон, играли в карты, пили пиво, трепались. Но в аэропорту я дал интервью «Московскому комсомольцу», и с тех пор я Лешу ни разу не слышал. У нас не произошло никакого выяснения отношений, просто вышло так, что Тихонов оказался для него гораздо дороже. Я все хотел понять, где у нас получился разрыв? После выхода статьи ни одного звонка… нет, пару раз я его слышал — на партсобрании, когда он вставал и говорил, что я предатель, что бросил команду в середине сезона, хотя прекрасно знал всю ситуацию: как меня мурыжили, как обещали, как обманывали. Я был потрясен, но потом решил: у каждого своя судьба и не всегда человек может быть сильным в любых ситуациях…

Многие меня убеждали, что в основе Лешиного предательства лежит зависть: мол, мы были все время вместе, мы были парой, мы были неразлучны. Но в итоге я вроде бы стал национальным героем, а он — просто известным хоккеистом, каких два-три десятка человек. И вдруг появилась возможность как бы отыграть эту ситуацию: меня из национальных героев развенчивают, делают предателем — и поднимается у человека внутри страшное чувство скрываемой радости: «Так тебе и надо, не высовывайся».

Но не могу в это поверить. Допустим, у Жанны Касатоновой с Ладой сразу не сложились отношения. Но это можно понять, Жанна намного старше, а Лада как бы из нового поколения, но пользовалась авторитетом среди жен в команде. Но это женские проблемы, а тут мужики, которые прошли через жизнь…

В один прекрасный день Леша Касатонов возник в Нью-Джерси, более того, ему предстояло играть со мной опять в одной команде. Он легко прошел тот же путь, который мне пришлось с таким трудом пробивать и, кстати, действительно бросил команду в середине сезона. А ЦСКА как раз в том году проиграл первый чемпионат страны за много лет. Я уехал в августе 1989-го, он в декабре, перед Рождеством, через четыре месяца после последнего партсобрания, где обвинял Могильного. Я даже не старался объяснить менеджеру «Дэвилс» наши отношения. Я понимал, что ему они «до лампочки». У него бизнес. Стариков, за которого я имя свое положил, которого тащил за уши, не заиграл. Стало ясно, что нужен еще защитник, и Лу привез Касатонова. Был лишь единственный момент, когда меня вызвали и спросили: «Сможешь ты с ним в паре играть?» Что мне отвечать? «Как скажете, так я и буду делать, потому что мне хочется играть, хочется выигрывать». Я профессионал. Личных проблем в работе быть не должно. Конечно, я не мог не задуматься о доверии, ведь мы снова в паре, и он мог меня подставить в игре. Предположим, я пошел по старой памяти к воротам, а вдруг он меня не подстрахует? Впрочем, так оно и было несколько раз. Но я по своему характеру все равно не мог играть иначе. Иногда закрадывается мысль: надо сказать, что я плохо себя чувствую, и не выходить на игру. Но эта мысль быстро улетучивается. Во мне живет ощущение, что я никому не могу уступить, не могу не сыграть так, как надо сыграть. Я бегу в угол и никогда не смотрю, какой номер из команды соперника на меня наваливается, здоровый это игрок или нет, я вижу только игровой сюжет и должен соответственно действовать, хотя иногда можно не пойти в угол, споткнуться, пропустить шайбу…

Но вернемся к неигровому моменту.