Овод (СИ)

Эрнест странно в нём смотрится. Да и вообще выглядит иначе: красные глаза, стеклянный взгляд, смотрящий сквозь меня, стянутая от сухости кожа губ, которые он периодически облизывает. Но угрозы с его стороны я не чувствую, как и за три недели, проведённые в Швеции.

– С тобой всё в порядке? – задаю вопрос, но он не сразу на меня реагирует, будто погрязнув в раздумьях.

– Всё отлично, – натягивает улыбку. – Настолько, что я готов орать о своём состоянии на весь мир. Наконец-то основной раздражитель, портивший мою жизнь долгие годы, ликвидирован.

– Раздражитель?

– Хочешь посмотреть? – Лукаво улыбается, приближаясь к кровати. – Смотри, Майя, – шепчет, приблизившись ко мне, – смотри внимательно.

Тычет в лицо телефоном, где на экране фото Яниса. На лице всё те же увечья, что и вчера, но кожа бледная, рот приоткрыт, а неестественная поза заставляет распахнуть глаза, не желая принимать то, что мгновенно ворвалось в мысли. Так не бывает. Не может всё наладиться, верно сойтись, дав слабый огонёк надежды на счастье, а затем разлететься на крошечные осколки боли.

– Он сдох, – шипит, проведя носом по моей щеке и с жадностью втянув воздух, – сдо-о-ох…

– Нет, – заявляю уверенно, не желая принимать слова Эрнеста.

Янис, уходивший месяц от Охотников, не мог так глупо погибнуть. Всё это время он был один, но теперь имеет поддержку Дамира и отца. А если сдал Герман Янович? Однозначно нет. Он ведь помог, прислал своих людей, которые были готовы к реальным действиям. Или нет? Всё это лишь представление?

– А у меня ещё несколько картинок есть.

Смахивает фото, показывая Яниса с разных ракурсов. Всё это не даёт надежды, что Эрнест лжёт, стремясь убедить меня в смерти брата.

Закрываю глаза, забыв о наручниках, мужчине рядом и физической боли, потому что меня разрывает боль иная – удушающая, разрывающая, уничтожающая. Где-то в районе живота стягивается тугой узел, не позволяющий вдохнуть. Зажмуриваюсь до тёмных кругов и писка в ушах, хочу лишь одного – чтобы всё сказанное оказалось дерьмовой шуткой.

– Что, переживаешь? – В сознание врывается голос Эрнеста, подтверждающий, что всё это мне не снится.

– Он ведь твой брат, – хриплю, давясь всхлипами, рвущимися из горла.

– Брат? – взрывается металлическим смехом. – Сколько себя помню, всегда хотел от него избавиться. Сделать так, чтобы чёртова проблема растворилась, оставив лишь меня, единственного сына, который заслуживает всё. Он стоял у меня на пути, слышишь? Словно грёбаная тень, не позволяющая жить моей, законной жизнью. – Голос Эрнеста срывается на хрип.

– На пути? – открыв глаза, впиваюсь взглядом в того, кто сейчас мало похож на человека, с которым я провела в одном доме три недели. – Он ведь даже с отцом не общался, встреч не искал, ничего не просил.

– Зато папочка никогда не забывал о своём золотом сыночке, – прыскает, прохаживаясь перед кроватью и размахивая руками. – «Янис самостоятельный, тебе нужно брать пример с него», «Янис ответил за свои действия, отсидел срок в тюрьме», «Янис способен заработать сам, не прося помощи», «Янис поступил бы иначе», – копирует интонации Германа Яновича. – Янис, Янис, Янис… Всегда одно и то же! По кругу изо дня в день! Янис это, Янис то, Янис идеальный. Заебало! Ты даже не представляешь, как я его ненавижу, – цедит сквозь плотно сжатые челюсти.

Лицо Эрнеста становится багровым, с туго играющими желваками и пульсирующей крупной веной на виске, по которому стекают прозрачные капли. И в этот момент внутри появляется противный звоночек, дающий понять: не провоцировать. Не нужно подливать масла в этот ненавистный огонь, который может сжечь и меня. И даже не о себе я думаю сейчас – ребёнок.

– Знаешь, у тебя есть многое из того, что некоторые люди никогда не получат: большие деньги, положение, возможности и родители. И последнее я считаю главным, потому что мамы лишилась рано, а папа умер внезапно. И если отец больше любил старшего сына, у тебя ведь есть мама, которая, как мне показалось, готова ради тебя на всё.

– Ты так считаешь? Я тебя разочарую: мама готова на всё ради благополучной, сытой жизни, в которой есть её сраные побрякушки.

– Эрнест! – Голос из другой части комнаты пугает, но, повернув голову, вижу Ольгу, сжавшуюся на стуле.

Когда она вошла или была здесь изначально? И от уверенной, высокомерной женщины сейчас осталось немного. Встретившись с ней взглядом, понимаю: она боится собственного сына. Страх реальный, он передаётся и мне, когда Ольга гулко сглатывает, показывая, что не стоит провоцировать сына.

– Что «Эрнест»? Не так, хочешь сказать? Да ты же за свои цацки готова была глотать любое дерьмо и мне рот затыкала, не позволяя высказать отцу своё недовольство.

– Мы тебя всегда любили, а Яниса для меня не существовало. Я даже на инсценировку изнасилования подписалась, чтобы выдворить его из дома и освободить место тебе.

– Вот только не помогло! А знаешь почему? – Теперь сын Тафанова обращается ко мне, видимо, желая, чтобы я проявила интерес.

– Почему?