Овощи души

Гениальная логика Ульянова чрезвычайно проста, проста до примитивности, до безобразия, до юродства. Ежели партия рабского класса выражает интересы всего общества — общества будущего — и отражает объективную истину в максимально возможном приближении, то ее законы должны совпадать с законами природы, общества, человеческого познания. Поэтому весь окружающий нас мир развивается как угодно компартии, а ежели он делает попытку развиваться как-то иначе, каузосуивно, то авангард партии вносит свои поправки, коррективы, используя систему жестокого военного контроля. Скажем, ежели электроны становятся исчерпаемыми, как и атомы, а вселенная конечна, то появляются представители ЧК в кожаных куртках и нагуталиненных сапогах и ликвидируют эту неувязку, согласно требованию Ильича.

Проходит некоторое время, рана на теле Вселенной затягивается, и вот уже стулья становятся такими же неисчерпаемыми, как и столы, а кухня — бесконечной. И ничто более не омрачает таинственную улыбку кухарки — самой толстой в мире, стоящей посреди кухни с тесаком в руке, сочащимся свежей кровью; как вдруг выходит жалкая горстка литераторов: кто-то из летаргии, кто из собственной комнаты, кто из себя и начинает мягко и тактично намекать о своем недружелюбном отношении к постулатам карлизма–володизма.

Другой партиец на месте Ильича поторопился бы с выводами и действиями. Но архигуманность Ульянова не знает предела: ведь он позволяет этой горстке существовать… некоторое время. И мучает свое нездоровое сердце сомнениями: а не держать ли нам пяток–другой писателей, активно критикующих наш строй (ведь держим же мы львов и тигров в наших зоопарках, хотя самим есть нечего)? — вопрошает он у литератора горькой судьбы. Ан нет, Ульянов не из тех интеллигентиков, которые питаются рисовыми котлетками и рассуждают о непротивлении злу насилием: он прошел суровую, как пятка рабочего тяжелой промышленности, жизненную школу и питается мясом.

Выросший в крепко сбитом двухэтажном особняке, в провинциальном городе Симбирске среди потомков Золотой орды, в семье чиновника средней руки, мучавшегося от склероза мозговых сосудов, и домохозяйки, Володя У. порывает со своей мелкобуржуазной интеллигентской средой и принимает обряд опролетаривания.

Имея отягощённую наследственность по горизонтальной линии старшего брата Александра, страдавшего необоснованным оптимизмом, поверхностностью суждений, чрезмерной активностью, агрессивностью, выразившимися в преднамеренном покушении на убийство божьего помазанника, Ульянов «с присущей ему глубиной и тщательностью» преодолевает в статье «Партийная организация и партийная литература» свою демократическую потугу и открыто, без обиняков заявляет о том, что вся литература-де обязана рабочему классу, и поэтому должна стать партийной, «колесиком и винтиком единого пролетарского механизма».

Ясное дело, что у неграмотного рабкласса России не всегда хватало шурупчиков, чтобы разобраться с колесиками и винтиками, в результате он делал все, что прикажет ему главный Циолковский революции и генеральный Королев партаппарата. Не будем спорить, дорогой читатель, ошибался когда-либо великий конструктор советского будущего или нет. Остановимся на точке зрения, что он никогда не ошибался, «благодаря четко отработанной им системе коллективной вины, оправдывающей широкомасштабные преследования социальных групп и слоев населения» (Бжезинский).

Воистину усердие вседержителя не знало предела, когда он, вооруженный до зубов «подлинно научным, единственно верным учением», принялся претворять в жизнь свой проект введения единомыслия на Руси.

Никто не ускользнул от крючковатого пальца вождя, не были обделены вниманием и естествоиспытатели. ВИЛ неустанно заботился о преодо лении среди них «отживших философских воззрений и формированию в них марксистского миропонимания». (М. Вологирова, стр. 75).

Разимым подспорьем В. И. Ульянову и его соратникам по ружью в этом архитрудном начинании послужил массовый террор, как административное средство решения всех, не только политических, экономических, социальных, культурных, но и естественнонаучных проблем.

Еще в 1901 году вождь мирового пролетариата как бы невзначай бросил фразу: «В принципе, мы никогда не отказывались от террора и не можем отказаться от него.» (Цитата дана по Бжезинскому, стр. 258).

Несколько облегчало положение «ВИЛа энд К°» то обстоятельство, что «активная пропаганда не только враждебных марксизму философских воззрений, но и религиозных взглядов проводилась открыто»… и привиделось тогда большевикам, что идеологи свергнутой буржуазии сеют среди народа не «разумное, доброе, вечное», а смуту, раздор, беспорядки, неверие в возможность построения социализма в нашей стране.

«Московская вольная философская академия», «Петербургское философское общество», «Академия духовной культуры» дошли в своих злодеяниях и злопыханиях до крайности, посягнув на святая святых: на сердце карлизма–володизма.