Овраги

— А кто нам ссуду даст? Дикий мы колхоз, незарегистрированный. У нас и печати нету… Прошлый председатель, Шевырдяев Игнат, собрал нас, семерых батраков, в ТОЗ в тысяча девятьсот двадцать пятом году. На госфонд мы не пошли, вышли на душевой надел, собрали добрый урожай. Еще шестерых приняли. А прошлый год, как началось колхозное движение, стал у нас председателем инициативной группы Шевырдяев. Объявил общее собрание. Пришли четыре человека. «Ладно, — сказал Шевырдяев, — ежели они не желают придушить в себе мелкого собственника, то мы придушим». И написал: «В двадцать четыре часа приказываю всем нижеподписавшимся вступить в колхоз имени товарища Хохрякова. За неисполнение сего виновные будут привлечены к ответственности по законам Ревтрибунала». А у нас грамотных десять человек.

— А сколько в колхозе?

— Сколько было при Шевырдяеве, столько и есть. Девятнадцать дворов… Нынешний председатель, Семен Ионович, считаю, равен нулю. Одно дело — хворый, чихнет — падает. Другое дело — тупой, как валенок.

— Кто же его выбрал?

— Да мы. Все. Никто в председатели не идет. Ни в какую. Его и оставили.

— А кто такой Хохряков?

— Какой Хохряков?

— Да ваш колхоз почему называется имени Хохрякова?

— Не знаю. Шевырдяев назвал… И кличут нас теперь хохряками. Летось троих наших делегатов милиционер на станции поймал. Думал, бродяги какие… Проверил командировку. «А-а, — говорит, — хохряки…» И отпустил… Они в округ на совещание поехали…

— А почему этот ваш Шевырдяев из председателей ушел?

— Он не ушел. Считают, пропал без вести… Красный партизан… А вот и она, наша Сядемка.

Митя посмотрел туда, куда Емельян показывал кнутом, но ничего, кроме снежных отгорков, не увидел.

ГЛАВА 8 ИСПОЛНЯЮЩИЙ ОБЯЗАННОСТИ

Емельян подкатил прямиком к дому Семена Вавкина.

Возле крыльца в голос ревела закутанная во множество платков женщина.

Горе ее было велико, но нам положено прежде всего познакомиться с Семеном Ионовичем Вавкиным, поскольку он в то время находился на посту исполняющего обязанности председателя колхоза.

Деревня Сядемка одним концом убегала в степь, другим упиралась в крутой берег реки Терешки. Избы, большей частью глинобитные, крытые до бровей соломой, расположились, как хутора, далеко друг от друга и глядели куда попало. Деревьев, кроме чахлой ветлы на другом, низком берегу, видно не было. Крашенные мелом избы не имели ни оград, ни палисадников. Неподалеку темнели остатки сгоревшей риги. В неогороженных дворах богатырскими шлемами возвышались кладки кизяка для отопления или копны соломы для той же цели, и издали трудно было различить, где копна, а где изба. То, что у сядемцев называлось улицей, представляло собой широкое, как футбольное поле, пространство, прорезанное оврагом, похожим на описанный Тургеневым в рассказе «Певцы», только гораздо глубже и длиннее. Стараясь хоть как-нибудь скрасить свою невеселую местность, сядемцы белили избы и выпиливали на ставнях сердечки и цветочки. Но непогода каждый год срывала ставни с петель и смывала со стен мел. Кому первому пришло в голову поселиться в этих неудобьях, неизвестно. Может быть, тогда и оврагов здесь не было. Известно только, что до революции в Сядемке было сорок дворов, а к началу коллективизации — около сотни. И одним из лучших домов, домом с балконом и деревянными полами, наверху, а не на откосе, завладел батрак Семен Ионов ич Вавкин.

Случилось это так.