Овраги

— Заходите, товарищ, — ответил Орловский. — Да и нам, ребята, тут мерзнуть нечего. Дело ясное. Тащите Чугуева в колхоз. Разногласия забыть. Пошли.

В горнице уже шумел Макун. Коня ему Пошехонов не отдал на том основании, что в июне резолюция должна была быть наложена Шевырдяевым, а она почему-то подписана Вавкиным. Семен кричал, что Шевырдяев был в районе и резолюцию имел полное право нанести заместитель. Макун кричал, что коня не забрал вовремя, поскольку шабашил в Саратовской губернии.

Орловский прочитал заявление и покачал головой.

— Не сочтите за труд, Катерина Васильевна, — попросил он, — сбегайте за Федотом Федотовичем. А вам, Макар Софонович, мы поможем. Дай-ка, Митя, чистый листочек, я надиктую. Как фамилия? Пиши, Митя. Заявление: я, Петров Макар Софонович, вышел из колхоза имени Хохрякова… Когда вышел?

— В июне тысяча девятьсот двадцать девятого года.

— Так, пишем дальше: «Поскольку, я, сознательный трудовой бедняк…» Складно?

— Складно, — осклабился Макун.

— «…признаю, что вышел из артели с дурного ума…»

Макун насторожился.

— Пиши, пиши, Митя. «… с дурного ума, прошу записать меня в колхоз снова и даю слово…»

— Да ты что, очумел? — Макун встал.

— Сидите, сидите. Экой нетерпеливый. Еще не дописали, а вы на дыбки. Подписывать или не подписывать — ваше право. На чем мы остановились, Митя?

— «…и даю слово…»

— Ага. «… и даю слово не выходить до конца жизни».

Макун хихикнул.

— Думаешь, ежели ты с района, так я тебе любую бумажку подпишу?

— Любую не подпишете, а эту подпишете.

— А вот и не подпишу! И ничего ты со мной не сделаешь.

— Ой, сделаю, Макар Софонович.

— Ой, не сделаешь! Знаешь почему? Потому что я с июня месяца не член колхоза и не крепостной, а вольный гражданин. Вот оно, мое личное заявление, — он помахал бумажкой. — И согласие на уход с колхоза подписано лично Вавкиным. Не воротите коня, напишу Калинину.

— Не напишете, Макар Софонович. Не напишете, потому что заявление ваше — фальшивка. Верно я говорю, Семен Ионович?

— Почему фальшивка? — смешался Семен.

— Потому что и само заявление и резолюция помечены задним числом.

— А ты докажи, что задним! — вскинулся Макун.

— Чего ж тут доказывать? Митя, ты этого дяденьку в июне знал?

— Нет, — Митя смутился. — Мы с папой только в ноябре приехали.

— Вот и доказательство. Покажите-ка ваше заявление, Макар Софонович.

— А не покажу!

— Вот это верно. Никому не показывайте. А лучше всего, порвите. Потому что оно написано Митиной рукой, а значит, не раньше чем в ноябре, а дата на нем поставлена июньская. И вы тоже, Семен Ионович, взяли грех на душу. Пометили резолюцию задним числом? Ай, ай, ай, как некрасиво. Вы все-таки колхозный вожак. Главнокомандующий. Некрасиво.

— Да у него заявления о приеме нету… — попробовал оправдаться Семен.

— Ладно тебе, — огрызнулся Макун. — Тогда зачем коня в колхозную конюшню забрали, если заявления нету?

— Резонно, — заметил Орловский.

— Семен и виноватый! — продолжал Макун. — Шевырдяев меня отпускал и резолюцию наложил, а Семен заявление потерял… Шевырдяев убег, теперь и концов не найдешь.

Орловский сочувственно поглядел на Макуна.

— Смотрю я на ваши руки, красивые, работящие руки… Сколько они добра сделали, сколько пользы народу принесли. Сразу видно, наш, душевный, трудолюбивый парень. — Макун шмыгнул носом. — Особенно трогательна ваша любовь к своему четвероногому другу. Как его звать?

— Мальчик, — застенчиво пробормотал Макун.

— И имя прекрасное. Мальчик. Он сейчас в колхозной конюшне?

— В колхозной. Пошехонов, зараза, не отдает.

— Видите, какое создалось ненормальное положение: конь — колхозник, а хозяин — единоличник. Давайте, Макар Софоныч, не терять даром времени. Подписывайте заявление и ступайте к своему Мальчику.

— Ладно, — Макун хлопнул ладонью по бумаге, — мужик ты вроде сурьезный. Поставишь председателем Федота Федотыча Чугуева, запишусь обратно. Игната все одно не дождаться, а лучше Федота Федотыча не найти. Договорились?

— Договорились целиком и полностью! — Орловский потянулся через стол к Макуну и пожал его заскорузлую руку.

— Да, и еще! — спохватился Макун. — Поскольку наша работа полный день на воздухе, нельзя ли мне через вас добыть кожаный пинжак?

— Что за вопрос? Конечно, можно! Сейчас запишу для памяти.

Макун плюнул на пальцы, вывел три буквы своей фамилии и поклонился.

— Минутку! — внезапно насторожился Орловский. — Почему вы уверены, что Шевырдяев никогда не вернется?

— Так ведь с полгода прошло, а от него никаких вестей…

— Пожалуй… Всего вам хорошего.

Макун вышел.

— С каждым так цацкаться? — спросил Роман Гаврилович.

— А ты как думал? Это еще легкий случай, — Орловский отер пот и причесался. — Работа кропотливая. Давайте вот что: сперва подготовим тексты заявлений, тогда пойдем. Чтобы расписывались, и точка. Жаль, копирки нету.

Писать бланки заявлений принялись трое: Митя, Роман Гаврилович и сам Орловский. Написали штук десять, Катерина привела Федота Федотовича.