Овраги

— Шалопуты вы все ж таки, — сказал он. — Ты шалопут, а твой Горюхин еще пуще. Растравил народ, а сам смылся.

— Какой он мой! — Барханов обиделся. — Я с ним первый раз в командировке. Не наш он человек. То ли замаскировался, то ли матерый вредитель. Как думаешь?

Емельян не ответил.

— Заснул… Солдат колхозного фронта. Сколько их покалечили на этом фронте и сколько еще покалечат, — Барханов размял было папироску, глянул на тихо дышавшего Емельяна и сунул ее обратно. — Колхозы — штука толковая. Колхозы — родня сельской общины и с руки русскому крестьянству. А мужик шарахается от колхоза как черт от ладана. Почему? Да потому, что колхоз не создают, а навязывают. Навязывают сверху, бестолково, без ума, с бухты-барахты. А где бестолочь, там и жулье, там мазурики, мародеры, вредители и в итоге грабеж крестьянского добра.

— А кто в этом виноват? — спросил Платонов.

Барханов поглядел в сводчатый потолок и ответил уклончиво:

— Не моего ума это дело.

В дверь снова постучали. Молодой голос спросил:

— Участковый здесь?

— Здесь, — ответил Барханов.

— А председатель?

— Здесь, — отозвался Платонов. — Чего надо?

Снаружи шаркнул засов.

— Отвори немедленно! — сразу догадался, что произошло, Барханов. — Приказываю! Я начальник милиции!

Ответа не было. За дверьми топтались, самое малое, трое. Тихонько поговорили. И все утихло.

— Ушли? — спросил Роман Гаврилович.

— Вроде ушли.

Роман Гаврилович, разбежавшись, ударился в дверь. Железо угрюмо загудело.

— Ничего не получится, — проговорил Емельян безнадежно. — Кабанов навешивал.

— Мало каши ел, председатель, — сказал Барханов. — Дай-ка я.

Он ахнул о створку всем своим дородным телом, зашиб плечо.

— Не шуми, — сказали за дверью. — Спать пора.

— Тимоха?! — воскликнул Роман Гаврилович. — Брось ваньку валять. Отвори. До ветру надо.

— Терпите до завтра, — ответил Тимоха.

— Кто это? — спросил Барханов.

— Наш. Востряков Тимофей. — Роман Гаврилович погрозил участковому, чтобы не вмешивался. — Безотказный колхозник… Комсомолец. Отмыкай, Тимоха!

— Колхоз на сегодняшний день отменен, товарищ Платонов. И ваши приказы в данный момент недействительны… Кто идет? — вдруг закричал Тимоха. — Стой! Стрелять буду!

Его, видно, о чем-то просили.

— Ничего не знаю! — крикнул он. — Ступай домой! Шагнешь — стрельну.

«Наверное, Катерина», — мелькнуло в голове Романа Гавриловича.

— Кто там? — спросил он.

— Не видать, — ответил Тимоха. — Поставил на мушку, ушли.

«Катерина и Митька… Что с ними будет?»

— У тебя ружье?

— А как же. Берданка. Система «Гра».

— Как же ты в потемках мушку видишь?

— Смеяться станем завтра, Роман Гаврилович. Завтра вас на народный суд выведут.

— На суд так на суд. А все ж таки, Тимоха, открой. Ты бы нам хоть снежку в котелок навалил. Емельян при смерти. Череп напополам, ноги перебиты. Изо рта кровь ручьем.

За дверью молчали.

— Ты там один? — спросил Роман Гаврилович.

— А вам что?

— Как бы снежку…

— Я бы набрал, да дверь на замке. Ключ у начальника караула.

— А начальник кто?

— Петр. Через два часа прибудет. Его попросите.

— Он что, у вас главный?

— Теперича мы все равные. С сегодняшнего дня мы члены коммуны «Вольный труд».

— И ты, выходит, вольный? — вмешался Барханов.

— Мы все вольные.

— Тогда погляди, замок крепкий? Нельзя ли сковырнуть? Ломом бы как-нибудь…

— Прекрати разговоры! — крикнул Тимоха.

— Обожди! Послушай, ТнмкаІ — взывал Роман Гаврилович, но ответа не было. И шагов не стало слышно. Наверное, часовой поднялся на край оврага.

— Перехвалил ты своего безотказного комсомольца, — буркнул Барханов.

Пока шел разговор, участковый упорно выискивал возможность какого-нибудь подкопа. Окна, огражденные чугунной решеткой, были слишком узки. А вот некоторые плиты каменного пола, приподнявшиеся, когда часовенка сползла в овраг, внушали надежды. Под плитами старое, рыхлое основание. А дальше песок, подкоп и выход в овраг, на волю.

На беду, инструменты Емельян хранил в соломенной клети, неподалеку от часовенки. Приходилось действовать кочергой, ножом и руками.

— Мужички-то вроде всерьез смуту затеяли, — заметил Емельян.

— Не смуту, а контрреволюционный мятеж, — поправил Барханов. — Это же надо как организовались: и часовые, и оружие, и караульный начальник… Только верховного командующего не хватает.

— А что мы могли сделать? — возразил Роман Гаврилович. — Ни связи, ни помощи. Сидим в Сядемке, как робинзоны. Куда руководство девалось?

— Вот оно. Я от сельсовета, Горюхин из района. Кого вам еще надо?

Плита не поддавалась. Барханов бросил погнутую кочергу и сел отдышаться.

— От Горюхина, как от козла молока, — Роман Гаврилович тоже понял, что с вековым камнем не совладать, и отступился. — Емельяна избили, можно сказать, по его прямому наущению. Тоже мне руководство. Почему он в «Усладе» отсиживается? Где Догановский?

— Районную верхушку срочно вызвали в округ на инструктаж, — объяснил Барханов. — Из Москвы важная директива пришла.

— Потонули вы в этих директивах.

Мимо окна кто-то прошел. Замок защебетал. Все смолкли. Дверь отворилась, и, к великому изумлению пленников, в часовню ступил кузнец Кабанов.