Овраги

Хотя ничего видно не было, Макун чувствовал множество шевелившихся людей. Сперва он надеялся как-нибудь, хоть ощупью, угадать Петра, но скоро понял, что дело это безнадежное. Шепот, изредка возникавший то спереди, то сзади, немедленно пресекался строгой командой:

— Разговоры!

Ему почему-то казалось, что сарай забит до отказа, а в ворота пускали все новых конспираторов.

Наконец далеко впереди раздался незнакомый городской голос:

— Православные христиане и граждане многострадальной России! Прежде всего заявляю, что собрались мы здесь не для того, чтобы свергать власть рабочих и крестьян, а для того, чтобы эту власть защитить от сталинских погромщиков и сделать вас свободными хозяевами. Вспомните: до сего дня и от века крестьяне на Руси никогда не были свободны. Сабанчей угнетали монгольские ханы, смердов — князья, холопов — царь и помещики, колхозников — большевики. Дальше так жить невозможно. Наша задача — развязать селянину руки, освободить себя от любой власти, не прижимать ни обязательными поставками, ни налогами, не вмешиваться в хозяйство соседа. Наша задача — сделать селянина-кормильца свободным производителем хлеба, царем на своей земле, провести в жизнь золотые слова товарища Ленина: «Пусть сами крестьяне решают все вопросы, пусть сами они устраивают свою жизнь».

И мы созвали вас, чтобы сплотиться и пойти единой когортой к счастливой жизни. А собрались мы тайком только потому, что на открытых сходах и митингах затыкают нам глотки и слова сказать не дают вредители и отступники от ленинских заветов. Вместо процветающего, зажиточного землероба выпускают на трибуны нищую голытьбу, горлопанов да приезжих комиссаров, ничего в крестьянском труде не смыслящих.

— Истинная правда, — пробормотал сосед Макуна. — Сущая истина…

— И, чтобы вы не тревожились, что кто-нибудь из присутствующих окажется иудой, мы собираемся во тьме и в молчании. Можете быть спокойны. Никто, кроме высшего совета, не знает, кто здесь находится. Пригласили мы сюда всего шестьдесят человек, а прибыли пятьдесят девять. Кто оказался трусом, нам известно. Будьте уверены, мы приняли необходимые меры, пресекающие его контакты с нынешней безбожной властью.

«Про пятьдесят девять он загнул, — подумал, поеживаясь, Макун, — а я ладно, что пришел. Не то небось и меня бы пресекли».

— Прежде всего, граждане, прослушайте оповещение, — продолжал невидимый оратор, — мы не бандиты и не диктаторы. Те, кому не нравится цель нашего собрания, и те, кто не желает активно включиться в борьбу с большевистскими наймитами, могут выйти на волю и спокойно ехать на место своего жительства…

Оратор сделал паузу.

«Попробуй выйди», — подумал Макун.

— Однако болтать о том, где вы были и что слышали, — звучал четкий голос, — никому не рекомендуется. Стращать мы вас не хотим. Мы уверены в вашей сознательности. Людей мы отбирали надежных, закаленных и проверенных на деле. Среди вас находятся лица, пожертвовавшие крупные суммы на дело освобождения крестьянства. Кто проболтается, пеняй на себя. Руки у нас длинные, а отступать мы, попросту говоря, не приучены.

Переходим к главному. Довожу до вашего сведения, а вы сообщите всем, кого это касается, что через три дня, в ночь на воскресенье, начинается крестьянское революционное восстание.

«Мать честная, — заерзал Макун. — Надо бы дома сидеть!»

— Через три дня по всей территории округа запылают костры крестьянского гнева. Цель восстания ясна: повсеместная и навечная ликвидация насильно насаженных колхозов и ложных сельскохозяйственных коммун. Все принудительные коллективы распускаются, и каждому крестьянину возвращаются его личный надел, земля, дом, сад и огород, хозяйственные постройки, лошади, рогатый скот и птица.

День начала восстания назначен не по щучьему велению. Дальше откладывать нельзя. На наши поля и веси грядет весна, а с ней начинается, как выражаются большевистские циркуляры, посевная кампания. Если на эту кампанию выйдет изувеченный принудиловкой колхозник, Россия будет пухнуть от голода. Плодородная Украина, обогнавшая всех по сплошной коллективизации, уже пухнет. А у нас что, лучше? Семена для посева гниют, повсеместно идет убой скота, лучших знатоков крестьянской науки, лучших производителей хлеба загнали в Нарым; толковые мужики бегут в города, а колхозная голытьба пропивает имущество зажиточных хозяев. Легко понять, какие урожаи сулит грядущая посевная кампания.

— Голодуху сулит, — пробормотал сосед. — Сущая правда.

— Мы желаем одного: как можно быстрее вернуть к жизни заблудшую русскую деревню, как можно быстрее дать возможность крестьянам, как было от века, кормить свой народ ситником и поить молоком.

С этой целью по согласию с крестьянством в границах района колхозы будут распущены, а вместо них организуется единая самоокупаемая артель «Вольный труд». У артели будут собственные мельницы, сыроварни, магазины, столовая, пекарни, сапожные мастерские, консервные фабрики и дома отдыха и читальни.

«Еще один утопист на нашу голову», — вздохнул Макун.