Овсянки

мы смотрели телевизор — и спускались в ресторан ужинать. персонал неодобрительно поглядывал на нас. но мы были очень признательны римме и юле. это ведь тоже реки — женские живые тела. уносят горе — и утонуть в них можно. мы положили их спать на наши кровати — а сами улеглись на пол. они недоумевали и звали нас — но мы не шли. утром перед уходом девушек мирон алексеевич предложил им устроиться на бумкомбинат в нею. обещал жилье подыскать. юля взяла визитку — а римма нет. сказала что родилась в нижнем новгороде — и здесь сдохнет. сердито заплакала — но плакать умеют все.

* * *

до свидания — дымчатые молочаи! до новых хороших встреч. мы сдали номер. съехали к речному вокзалу. постояли у кнехтов. мирон алексеевич забросил в волгу обручальное кольцо. оно попрыгало по невидимому припаю — и скользнуло в воду. за ночь приморозило. на душе было невероятно светло. при этом невероятно грустно. но эта грусть не давила — а кутала нас как мать. целовала как веретеница кончиками невидимых лапок. мирону алексеевичу снова позвонили. из разговора я понял что надо торопиться на комбинат — а завтра с утра ехать в старые ульи — в ярославль — подписывать что-то. я спросил у директора: буду нужен? он ответил: нет аист — до конца

недели отдыхай. порадуй своих овсянок.

* * *

до свидания сормово. если когда-нибудь я куплю в молочаях квартиру — то именно здесь — на северном выезде — в странноватом доме-волшебнике — трехэтажном, одно- или двух-. похожем на меня..

и тут я вспомнил что этой ночью на полу в 'волжском откосе' видел вторую серию фильма про узюк: я пришел на болото. костромские художники и узюковцы радостно пили и ели. если есть узюк — зачем нам португалия? — кричали наши девчонки — и обнимали узюковских малорослых кутанных девиц, с любопытством трогавших их пирсинг. я искренне за них порадовался. и сказал что сам тогда в португалию отправлюсь. надо же предупредить организаторов фестиваля что нас не будет. а потом уже к ним присоединюсь. все хлопали в ладоши и кричали мне в спину: привези вина — сколько дадут на

таможне! португальского вина привези!..

* * *

радио пело. на этот раз мы спустились в юрьевец с трассы — проехались по советской улице от автостанции до начала дамбы. помахали маяку-колокольне. поели в 'молодежном' кафе. в магазинчике в конце улицы я купил ивановский бальзам 'шую'. мы въехали на дамбу.

я открыл бутылочку. подснеженный но бесснежный поздненоябрьский юрьевец напоминал старинный китай. царство у. или шу. или вэй. прекрасно.

я тоже бывал здесь с женщинами. как-то даже сразу с двумя. и сейчас я видел тот дом — который мы целый летний месяц тогда снимали. юрьевец — это сочи и ялта для мерян бассейна унжи. мы живем севернее — вон там. все сюда едут. вероятно потому — что унжа здесь заканчивается и вливается в волгу — огромную упругую как океан. а другие моря нам чужды.

мы молча перекатывали каждый свои воспоминания — связанные с этим курортом — любимым и цветным. жарким — веселым. овсянки запикали в клетке. мы сели в машину — и выпустили их. пусть снуют по салону. на подъездах к кинешме мирон алексеевич сказал: пропала моя танюша.

веса сергеев

мои обе таксы спят..1

мои обе таксы спят.
мягко уши их хрустят.
потому что эти уши
в кулаках моих лежат.
мне хороший снится сон.
дышат таксы с двух сторон.
не уронится кастрюля.
не пиликнет телефон.
рыбы смотрят на меня.
это середина дня.
в их аквариумах темных
лучшие мои моря.
куклы надо мной сидят.
камни разные молчат.
пусть живут на этих полках
миллионы лет подряд.
на меня глядят чижи,
фотография жены,
терракотовые воины,
керосинки в этажи.
из угла — велосипед,
под кроватью — пыльный дед,
жалюзи не пропускают
темно-темно-темный свет.
к декабрю растаял снег.
я красивый человек.

слышится — енот заплакал…