Овцы

Джеймс сидел, ждал, когда же начнут бить часы, утопая в безграничной утробе пурпурно-золотой обивки, и думал о яблоках, яблоках, чертовых маленьких зеленых яблоках.

* * *

— Привет, маленький «ан», — крикнул Морис Пэтридж из-за забора.

Сэм поднял глаза и увидел седого бородатого мужчину, стоявшего в соседнем саду.

— А кто ж ты еще? — спросил он.

Сэм стоял, робко держась за веревку для просушки белья.

— Сэм Туллиан, — сказал он, теребя пальцами веревку.

— Тэм Суллиан, да?

— Нет. Сэм Туллиан, — сказал Сэм чуть громче.

— Я так и сказал. Тэм Суллиан.

Сэм серьезно посмотрел на него.

— Чем занимаешься, Тэм?

— Ничем.

— Ну, ты же все-таки делаешь что-то.

— Нет.

— А хочешь посмотреть на лягушку?

Сэм пожал плечами. Он уже видел лягушку.

Морис Пэтридж перегнулся через изгородь, приподнял Сэма и бросил его в заросли декоративных кустов и хвойных деревьев. Повсюду в его дворе что-то росло — и вдоль заборов, и на клумбах. Дорожка, выложенная из камней, вилась по безупречному газону и исчезала за решеткой, увитой розами, еще цветущими, розовыми и желтыми. В дальнем конце сада располагался пруд, по берегам которого росли стелющиеся растения. Тень Сэма легла на поверхность воды, рядом высилась тень Мориса Пэтриджа. Лягушки нигде не было.

Морис сказал: «Погодь», — и удалился в сарай, стоящий за альпийской горкой. Прежде чем он успел вернуться, в центре пруда заработал фонтан. С выступа побежал водопад, сначала каплями, а потом мощным потоком. Сэм был потрясен.

— Может, это заставит ее вылезти, — сказал Морис, возвращаясь к пруду. — Ей нравится плескаться.

Сэм таращился изо всех сил, но никаких лягушек не видел.

— А может быть, она ушла погулять, — сказал в конце концов Морис. — У лягушек много дел. Бог с ней.

— Я лучше пойду домой, — сказал Сэм. — Папа ругается, когда я ухожу.

— Правильно. Ты на каникулы приехал?

— Нет. Кажется, нет, — ответил Сэм. — Сначала были каникулы, но сейчас, по-моему, уже нет.

— Ну ладно, давай я перенесу тебя обратно через изгородь. Осторожнее, вокруг растения. Они не любят, когда люди их топчут.

— Откуда вы знаете?

— Они мне сказали.

— Да?

Морис поднял Сэма и опустил на бетонную дорожку, с двух сторон огибавшую заброшенный, заросший участок по другую сторону изгороди.

— Тэм. Тэм Суллиан, — сказал бородатый мужчина и вернулся к своим садовым заботам.

Что-то странное было с этим ребенком: держать его было трудно, словно мешок со щенками. Внутри него многое происходило. Фонтан продолжал бить, напоминая о жарких днях и праздных вечерах.

Эви Туллиан наблюдала за ними из окна кухни. Она двенадцать лет не разговаривала с Морисом и Джоан Пэтридж и не собиралась начинать это делать. Надо будет поговорить с Джеймсом.

* * *

Через неделю Джеймс был готов взорваться. Его желудок превратился в сжатый кулак, рот закрылся в постоянной кривой усмешке. Опять заболели плечи.

Невероятно, но до сих пор никто не спросил у него, где Адель. Обсуждались исключительно местные происшествия и застольные темы. Ты когда-нибудь справишься с этим прекрасным куском ветчины? Съешь его прямо сейчас, Сэм, ради меня. Там еще осталось, кто-нибудь хочет? Тебе надо поесть, Джеймс.

В воскресенье вечером Рэй возил Эви на спевку хора. Через полтора часа она возвращалась домой. Остальные долгие вечера были заняты огромным телевизором со специальными колонками, который работал без передышки. Сэм большую часть времени проводил у себя в комнате, писал в тетради для упражнений. Полумертвый Джеймс сидел, сжав зубы, среди удушливой, слишком мягкой мебели и страдал. Я не буду первым, кого прорвет, мрачно думал он. Это-то уж точно...

Однажды Сэм робко, бочком подошел к нему и потянул за рукав. Джеймс пошел за ним наверх, в комнату размером со шкаф. Сэм показал на кровать. Она была мокрой.

— Папа? Когда мы вернемся в Уэльс? — прошептал он.

Назад в Уэльс. Между бесами и глубоким синим морем протянута тоненькая нить, стальная паутинка.

В Уэльсе Сэм был в опасности. Джеймс понимал это очень хорошо. Что бы, кто бы ни увечил животных, он положил глаз и на Сэма. Когда они только приехали, Адель сказала, что чувствует что-то странное в этих полях, и попросила его перестать копать. Он посмеялся над ней. Потом с Сэмом случился припадок в яме. Он рисовал горящие здания, апокалипсические видения беды и хаоса. Невозможно оценить, как сильно успело повлиять на него зарождающееся безумие Адель: доктор Каванах уверила Джеймса, что шизофрения не передается по наследству, что гена шизофрении не существует. Хотя у детей, оба родителя которых — шизофреники, вероятность заболевания намного выше. Но сколько определяется природой, а сколько — воспитанием? Доктор Каванах покачала головой. Известно так мало.

На Адель что-то нашло, что-то выбило ее из колеи, то, с чего началась ее болезнь. Может ли то же самое произойти с Сэмом? (Льюин прожил там всю свою жизнь. Вдруг и он болеет?)