Ovum

Она вышла из вагона и поплыла по бесконечному переходу. За ней на порогах подпрыгивал чёрный чемодан, вокруг был кондиционированный воздух, бесконечные магазины, бесконечные туристы. Женщины в чёрном шли по двое или по трое, иногда с детьми, заходили в магазины, сидели в кафе, пили кофе, заводя под пологи никабов чашки, вилки с кусочками пирожных, стаканы с водой. Диана пересекла огромный молл и оказалась у входа в жилую часть башни. Обогнула очередь на досмотр у пункта безопасности, свернула в незаметный коридор, к двери с кодовым замком и панелью переговорного устройства. Набрала код, замок зажужжал, она прошла по ещё одному длинному коридору – воздух здесь был даже холоднее, чем в молле, – долетела в лифте на восьмидесятый этаж. Пол был выложен коврами, толстыми и глухими, она тонула в них по щиколотку, как в траве на заболоченном лугу. Из-за угла навстречу вышел высокий худой мужчина в белом, загрёб рукой воздух – иди за мной.

Апартаменты располагались на западной стороне башни. Солнце ползло к закату, и через тонированные стёкла лился оранжевый свет. Диана пришла последней – здесь уже сидели пять женщин, не отличить от неё, только две немного повыше остальных. Молчали. Ждали недолго – тот же худой в белом появился снова и снова зачерпнул воздух ладонью. В коридоре беззвучно открылась пневматическая дверь, худой показал на стену, шесть женщин встали в ряд, сбоку от алого дивана. В комнате пахло кальянным дымом и кофе, в глубоком и таком же алом, как диван, кресле сидел человек в обычной одежде. Турист. Чужак. Потом он встал, обернулся.

Крепкий и невысокий. Похож на гимнаста из олимпийской сборной. Африканский загар. Круглое лицо, толстые желтоватые волосы.

В соседней комнате звенело стекло, лился в стаканы горячий сок, звук повторился шесть раз.

17. Инженер. Штурм

Я вижу один и тот же сон уже много лет.

Утро в середине ноября, серый воздух, холодный туман, пустые вороньи гнёзда на разросшихся деревьях. Самодельный деревянный дом на Тёмных территориях неподалёку от кольцевой.

Мне не нужна нейростимуляция, чтобы почувствовать его запахи: сырости, мышиного помёта, въевшегося в вату телогрейки дыма. Чтобы ощутить холод, поднимающийся от дощатого пола, выкрашенного в несколько слоёв краской цвета сырой печени. Окна по периметру единственной комнаты собраны из десятков квадратных стёкол размером с книгу, три из них выбиты, дыры заклеены бумагой, одно стекло треснуло наискосок. Старая краска на оконной раме висит клочьями, как кожа после неудачного загара. Оранжевый абажур на скрученном вдвое шнуре, сундук в углу в тон полу, цвета сырой печени. Я помню этот дом до последней детали.

С точки зрения города за лесом, с точки зрения государства, с точки зрения Комитета, присутствие женщины с красными волосами в этом месте нарушает кодекс и должно быть расследовано. Пресечено, наказано. Особенно если учесть, что на деревянном стуле поверх моей одежды – её форма с розовой нашивкой в форме буквы «А» на рукаве.

Она просыпается вскоре после меня, открывает глаза – левый медного оттенка, правый голубой, гетерохромия, бывает от недостатка меланина, встречается у одного процента людей, у десяти процентов собак породы хаски. Я тяну руку из-под пёстрого одеяла – убрать волос, он упал ей на лицо и лежит поперёк переносицы, на щеке, на скуле. Она улыбается, садится, упираясь руками в старый диван, расшитый потускневшими цветами, волос скользит с лица на грудь, я слежу за его движением.

Обычно в этой части сна включается режим замедленной съёмки: боковым зрением я вижу, как с неровным гулом лопается на крупные осколки квадрат стекла, как падает на пол чёрный цилиндр светошумовой гранаты, как распускается слепящая вспышка; звуки становятся ниже, тянутся резиной, я слышу, как взрыв грохочет внутри моей головы товарным составом.

Сёстры нашли нас. Сейчас начнётся штурм.

Снаружи в матовом ноябрьском тумане поднимаются чёрные фигуры в касках. Окна по периметру комнаты взрываются шрапнелью.

– Лечь на пол, руки за голову!

Сверху сыплется перемолотая в труху панель ДСП, глаза заливает красное и горячее, но я не чувствую боли: это не моя кровь. Мне не нужно оборачиваться, нельзя, я пожалею об этом – но оборачиваюсь, каждый раз. Рядом со мной – мёртвое тело, очередь снесла половину головы, точно по линии глаз, на пол цвета сырой печени летят осколки черепа, хлопья мозгов, волосы, медные, как провода изнутри.

Я бы хотел, чтобы моя память превратилась в нож, пулю, топор. Чтобы она убивала меня на этом таймкоде. Но память только возвращается и возвращается, снова и снова, каждый раз, в одном и том же сне, уже много лет.

18. Чёрная. Улица Правды

Он спрашивает, а почему ты до сих пор сама пишешь? Ты же всё это начала. Мы с тобой всё это начали.

Говорю, ладно, тебе расскажу. Ты со мной согласие на секс не подписывал, если что, сдам тебя Сёстрам, уедешь на Тёмные территории. Шутка, расслабься. У меня покруче было. С базовым. Последнее табу. Так что мы с тобой можем взаимно сдать друг друга, если что. Уедем вместе.