Озарение

Дана впервые с начала их встречи почувствовала волнение. К ней снова вернулось понимание, что в эти минуты вершится ее судьба на многие годы, а, возможно, и на всю жизнь. Она даже на время забыла про Юлия.

Изучение творчества Даны заняло не меньше полчаса. За это время Гершович не проронил ни слова. Затем он отошел от картин и сел на стул. У Даны тут же возникло предчувствие надвигающейся катастрофы.

— Что скажите, Александр Яковлевич? — первой не выдержала Аничкова.

Гершович как-то не слишком охотно посмотрел на нее.

— Вот что вам скажу, Дана Валерьевна, — произнес Гершович. — Марина меня не обманула, когда говорила про вас, что вы хорошая художница. У вас действительно хорошая школа, вы прекрасная рисовальщица. А в наше время это встречается не так уж и часто. Поверьте, я много вижу произведений, это умение постепенно утрачивается.

— Спасибо, Александр Яковлевич, за оценку, — пробормотала Дана, предчувствуя что самое плохое еще только впереди..

— Подождите благодарить. Мне понравились ваши работы, я уже рассказал про их достоинства. Но, увы, мне они не подходят. Я ищу нечто другое.

— Что же именно? — мгновенно ставшими сухими губами спросила Дана.

— Видите ли, меня интересует в первую очередь не мастерство художника, а его умение передать свое эмоциональное состояние, полет его безграничной фантазии, способность переместится в иные миры. Я считаю, что сегодня востребована именно такая живопись. Живописцы прежних эпох продемонстрировали столько мастерства, что его хватит на многие века вперед. Когда я смотрел на ваши полотна, меня не покидало ощущение, что все это я уже видел, что это очередное, да вполне профессиональное, но повторение. Понимаете, Дана Валерьевна, это не ваше искусство.

— Ккого же тогда?

— Тех, кто был до вас. Пусть по своему, но вы повторили их. И таких повторов невероятно много. Что мне с ними делать? Я же хочу заглянуть в ваш внутренний мир. Возможно, вы сами в него еще не заглядывали, но только это и является для меня ценным. Все остальное меня не беспокоит, оставляет равнодушным. Я хочу видеть все, что угодно, самое невероятное, самое абсурдное и неправдоподобное. Одно условие — все это должно быть вашим. Где вы это увидите, найдете, меня не интересует, а вот результат этих необычных поисков — даже очень. Изумите меня, потрясите, заставьте подолгу стоять возле картины, чтобы я ее бы помнил еще долго. И захотел бы снова к ней вернуться. Вы можете выполнить эти мои требования? — Гершович пристально посмотрел на Дану. — Только отвечайте честно.

— Я не знаю.

— Это хороший ответ. Если бы вы сказали, что сможете, я бы тут же встал и ушел навсегда. А так… — Он задумался. — Хочу посмотреть еще что-нибудь, то, что вы не отобрали для меня. — Гершович оглянулся вокруг себя. — Покажите вон ту работу, которая прислонена к стене тыльной стороной.

Это была та самая картина, которая привлекла Юлия. Дана подала ее Гершовичу.

— А вот это, пожалуй, мне нравится, — произнес он. — Жаль, что она не завершена. Это же так? — посмотрел он на Дану.

— Вы правы, Александр Яковлевич, это всего лишь набросок. Пришло однажды вдруг в голову.

— Но это означает, Дана Валерьевна, что вы тоже иногда заглядываете туда, откуда я бы хотел, чтобы вы черпали свое вдохновение. Напрасно вы прервали работу над картиной.

— Я не знала, что она вам понравится, — пробормотала обескураженная Дана.

Гершович аккуратно вернул картину на прежнее место.

— Пожалуй, я увидел все, что хотел, и сказал все, что хотел. Я не закрываю для вас путь к себе, но ваши работы в этом случае должны быть иными. Попробуйте.

— Я подумаю над вашим предложением, — произнесла Дана.

— Пойдемте, Мариночка. — Гершович встал со стула. — Я вам желаю добиться успеха, у вас есть для этого шансы.

Он двинулся к выходу, вслед за ним поспешила и Аничкова. Перед тем, как выйти, она на секунду задержалась в дверях.

— Не расстраивайся, Даночка, я тебе в самое ближайшее время позвоню.

Вслед за Гершовичем, она вышла.

29

Дана лежала на кровати, зарывшись лицом в подушку, и горько плакала. Такого несчастного дня у нее в жизни еще не было. Сначала безвозвратно ушел Юлий, затем Гершович не взял на выставку ни одну ее работу. А ведь всего несколько часов назад она была невероятно счастливая, она пережила самые упоительные часы, какие только у нее были с самого дня рождения.

Дана израсходовала весь свой обильный запас слез и не знала, что дальше делать. Когда она рыдала, то такого вопроса не возникало, так как рыданье поглощала все ее силы. А вот чем заняться теперь? По большому счету просто нечем. Но и продолжать лежать тоже не хотелось, в конце концов, все равно рано или поздно придется вставать.

Дана с удивлением почувствовала, что голодна. Хотя стоит ли удивляться, последний раз она ела еще с Юлием, с тех пор прошло много времени.

Дана поднялась с кровати, заглянула в холодильник. Ничем особенным он ее не порадовал, пожалуй, кроме пачки пельменей и есть-то нечего. Значит, придется приготовить их.