Озаренные

— Ты не расстраивайся, Кирилл Ильич, наладим. В технике так не бывает, чтобы сразу рванул и пошел, как паровоз по рельсам... Есть неучтенные нами силы трения. Они везде действуют — и в экономике и в технике. Чтобы их выявить, нужно пробовать. Без опыта их не познаешь. Все наладим.

— То, что наладим, верно... а вот с подвижным составом. Тут дело не только в просчетах. Какой черт составлял проект реконструкции? Ствол только три тысячи тонн может пропускать в сутки. Уже сейчас можно было бы три с половиной смело давать, а через узкую горловину их не откачаешь. Вагонеток, конечно, достанем, а пропускать их негде — все штреки однопутные...

— На двухпутные нужно переходить.

— Не разрешат. В тресте говорят, что есть приказ министерства — идти только узким ходом: чтоб не сдавливало горных выработок.

— У нас не сдавит. Боковые породы крепкие. Выстоят.

— Я это понимаю, но в тресте понять не хотят. Там по циркуляру... Черкасов, думаешь, не понимает?.. Его в незнании горного дела не обвинишь.

— Наверное, на «большой обедне» уже распекал за то, что лава на втором участке отстает?

— Молчит. Ни намека. Яков Иванович покричать любит, но там, где наверняка будет прав... Мне кажется, что он и за односменку, и за испытания «Скола».

Коренев улыбнулся:

— Недоволен, что его обошли. Это у него старая слабость. Любит всем верховодить. Сложная штука — человеческая психология. Люди применительно к обстановке перестраиваются. Встречал я тех, кто работал на «Зимянской», когда Черкасов был начальником, — не нахвалятся: все, что нужно делать, сперва с рабочими обсуждал. А теперь приедет на шахту — хотя бы для формы побывал на рабочем собрании...

— Шахтеры кое за что его с наждачком прошлифовали бы, — безобидно рассмеялся Звенигора. — Под ветром даже дуб гнется. На Черкасова слава крепко подула. Организатор он дельный — этого не отнимешь... Нам теперь бы штреки расширить.

— Был бы Лабахуа, все по-иному бы шло. Барвинский все по приказу делает. Он только свою механику знает — горные работы для него дело подсобное. Да и гонору у него, как у шляхетного пана.

— Да, ершистый мужик. Я на днях с ним завел разговор о работе электрослесарей. Вскипел. Как всегда с ультиматумом: «Могу освободить шахту от своего присутствия, если не гожусь...»

— Ты понимаешь, самое главное в односменке — ритма добиться. Нужно, чтоб каждую долю времени люди чувствовали. Я бы так хотел: пришел на участок, посмотрел на доску учета — семьдесят вагончиков отправили на-гора — значит, два часа прошло после начала смены... Чтобы я время по добыче проверял — как час, так тридцать пять тонн... Мечтаем, мечтаем... А вот что шахтерам на наряде скажешь? Нужно каяться: мы, мол, не начальство, а шляпы!.. Люди большое дело начали, а мы им не помогли, не обеспечили даже воздухом...

Вошел Барвинский.

— Ты, Анатолий Сергеевич, как с локатором ходишь — на расстоянии чувствуешь, где твоя помощь нужна. Вот сидим мозгуем, как дальше быть, с односменкой у нас конфуз.

— Никакого конфуза. Была заминка с воздухом, сегодня наверстаем.

— Анатолий Сергеевич, я ж не вчера на шахту пришел! Заминка, заминка! — вскипел Звенигора. — Шахтерам на наши заминки начхать. — Он стал перекладывать папки с одной стороны стола на другую...

Барвинский сел на стул у окна, взглянул на шахтный двор, вынул из кармана маленький блокнот, карандаш:

— Сразу все не делается, Кирилл Ильич. Это мы все расписали, как по команде, раз, два, три — готово. В жизни все сложнее.

— Что сложнее? Подземный транспорт нужно налаживать — вот и все сложности.

— Подвижной состав по нашему желанию не вырастет.

— Хватает его, — заметил Коренев. — Использовать не умеем. Чего ждать, если начальник транспорта не знает, какой электровоз ко второму участку прикреплен. Потом другое — на трубопроводе авария, а горного мастера вчера разыскивали полсмены.

— Я его не назначал... — вспылил Барвинский и резко поднялся со стула.

— Верно, — согласился Коренев и подошел к нему. — Наша вина. Мы не провели должной подготовки. Хорошо расчеты не проверили. Но почему вы от этого в стороне? Что, для вас это чужое дело? Вы против односменки? Тогда почему молчали на бюро, на техсовете? Вот этого я не пойму.

Барвинский ничего не отвечал, он медленно достал портсигар, посмотрел на него удивленно, как на находку, раскрыл и положил на край письменного стола. Разминая папиросу, он сосредоточенно смотрел на ее ободок.

— Слушай, Владимир Михайлович, — нарушил неловкое молчание Звенигора, — нужно созвать наших инженеров, пусть расскажут, как они будут транспорт налаживать. Сумеем подготовиться за два-три дня? — взглянул он на Барвинского.

— Доложить можно и сегодня, — раскуривая папиросу, медленно, как бы поучая, произносил слово за словом Барвинский. — Но пока мы на двухпутевые штреки не перейдем, толку не жди... В технике не голосуют, а рассчитывают.

Звенигора подскочил с кресла: