Озаренные

Сойдя с трибуны, он встал у стены под широким окном. Густо сочился синеватый свет. Поскрипывали под ветерком фрамуги.

Снова на помост взошел парторг.

— Серьезная задача, товарищи. Как знаете, испытывать машину — дело сложное, трудное, хлопотное. Без охоты испытывать — только замысел губить. Вот тут и рождается производственный риск. Нужно пораздумать, как, где вести испытания, на каком участке. Кому слово? — Сразу несколько рук взметнулось в разных концах «нарядной». — Ого! Заговорила громада. Значит, близкое дело!.. Микола Петрович Шаруда. Редкий гость на этом месте, — добавил он, когда Шаруда уже взошел на трибуну.

— Машину будем испытывать — это уже министр решил. И мы с ним согласны, — грудным голосом произнес Шаруда. Он взглядом обвел всех. — Не найдется же ни одного настоящего шахтера, шоб против машины был. Так?.. — В зале одобрительно загудели. Микола Петрович пристукнул кулаком. — Так! — Шаруда улыбнулся и продолжал: — Як бы мне сказали: рубай каждый день по две смены, шоб только машина була доведена до ладу, я б год так проработал. И про отдых не вспомнил бы. — Он сошел с трибуны и обеими ладонями сжал руку Алексея.

— Значит, одну лаву со счета сбрасывай, — негромко, но четко произнес кто-то в зале, — на испытаниях уголька по плану не жди. Передать бы ее на опытную шахту.

— Голосовать кто за, кто против не будем, — поднимаясь со стула и оборачиваясь лицом к шахтерам, пояснил Звенигора. — Есть приказ министра — наше дело с честью его выполнить. А сейчас мы, так сказать, торжественно изобретателя в свой дом принимаем. Как испытания проводить, это мы еще не один раз обмозгуем.

— Испытывать надо. А что одна лава выйдет из строя, подумаешь, беда! — загремел с места, не ожидая слова, бригадир второго участка Матвей Саньков. Тот, что походил на Никиту Изотова. — Это зачин важный! На весь мир зачин. Испытаем, а потом и объявим: вот, господа Морганы, моргайте, шоб вам повылазило, чего советские шахтеры достигли, шо изобрели: сама рубит, сама валит, сама в вагон погружает. Тут и обсуждать нечего.

Алексей встретился взглядом с Звенигорой. Начальник шахты, улыбаясь глазами, кивнул головой в сторону зала: хорошо, мол, принимают.

— Значит, товарища Заярного зачисляем в наш курень славной сечи шахтерской? — уверенно сказал парторг. — Голосовать не будем! А помогать будем по-шахтерски — и поддержкой, и доброй критикой, и ладным советом. Думаю, наш изобретатель пенять не станет на нас за то, что будем говорить так, как совесть и опыт подсказывают.

После собрания бригады затеяли профессиональный спор, где, в какой лаве лучше всего испытывать машину, кому доверить это хлопотное, строгое дело.

Каждый понимал: если успешно завершатся испытания, быть их участникам друзьями большой славы, знатными людьми страны.

— Знаем, Микола Петрович, с чего ты свою односменку затеял, — наступал Саньков на Шаруду. — С первого шагу все известно, как заговор в столовой состоялся. Только посмотрим, кто это право получит! У меня в бригаде тоже есть такие муромцы, что две нормы в день как закон у них... Мы не уступим. Мы тут все организации притянем к решению, чтоб по законности.

— Чего ты гвалт поднял, Матвей? — добродушно смеялся Микола Петрович. — Ну, обгонят нас твои муромцы, я ж им первый скажу — молодцы, хлопцы, нас учите, как работать треба. Чи мы первый год с вами соревнуемся? У кого твои хлопцы учились, как цикловать лаву нужно?.. Давай так — по-шахтерски, без шуму, без крику: кто по полтора цикла будет давать, тому и машину на испытание доверяйте. От тут начальник шахты — при нем и договорились.

— Микола Петрович, що вы? — настороженно сказал Мариан Санжура, стоявший рядом с бригадиром. — Мы же еще цикла не даем.

— Будем, Марьяне, давать и цикл, и полтора. Есть еще сила в казацких жилах!

16

Для обитателей: уютного домика на улице Коммунаров наступили тягостные дни.

Никогда еще не возвращался Микола Петрович таким раздосадованным с работы, никогда Ганна Федоровна не видела мужа таким хмурым. Он и ел как-то нехотя: попробует первого, прикоснется ко второму — и идет в сад к своим зеленым друзьям.

Ганна Федоровна, наблюдая за мужем, видела, что и в саду он работает без настроения — подрежет ветки на одном дереве, сядет на лавочку и долго сидит в раздумье.

До глубокой темени Микола Петрович не уходил из сада.

Ганна Федоровна знала, что лучше не беспокоить мужа расспросами, но как-то не вытерпела, пришла к нему в сад.

Микола Петрович подрезал смородину.

— Ну, шо ты сумуешь, Коля? — ласково, как сына, спросила она певучим своим голосом. — На работе, наверное, что-нибудь не так?

— Не так! — угрюмо ответил Микола Петрович. — Сидай, молодыця. — Она осторожно села рядом с ним на скамье под молодым, острым, как пика, осокорем с голубой корой.

Еле уловимый запах абрикосовых почек, душистость вишневой коры, винные испарения прелой земли — все смешивалось в густой, бодрящий аромат весны.

— Ну, шо же у вас там, Коля? — душевно расспрашивала Ганна Федоровна.

В темноте ее лицо с крутыми дугами бровей казалось смуглым.