Озаренные

«Вдруг ли? — спрашивал себя Ручьев. — Начинается река от ручейка. Вот его мы и не замечаем порой, этого ручейка отсталости. А потом, глядишь, речка всяких подлостей из человека прет. Плотины нужно строить, чтобы их сдержать. — Он взглянул на Черкасова. — Ну что заставило его поощрять штурмовщину, тормозить односменку, испытания «Скола»? Как меняются люди! Тридцать лет я его знаю. На рабфаке вместе учились, от коногона до управляющего трестом дошел. Но стал самолюбив, заносчив. Зарвался? Нет, что-то другое... А что?.. Трудно в человека заглянуть, нет еще таких меченых атомов, чтоб можно было просветить и узнать, какая червоточина завелась в сознании или на совести человека. И почему все же Серегин и начальник комбината поддерживали Черкасова, а не Коренева? Что это — ошибка? Недоразумение? — взвешивал Ручьев, еще раз пробегая докладные инструкторов. Ну, с Серегиным дело ясное — перестал учиться, командиром заделался. За цифирками ни людей, ни завтрашнего дня не видит. С Черкасовым сложнее — опытный хозяйственник. Должен же понимать: в тупик в конце концов заведет шахты своими штурмами, невниманием к подготовительным работам».

Черкасов пристально следил за каждым взглядом, движением секретаря обкома. Ему хотелось знать, в каком «настроении» сегодня Ручьев, как вести себя, стоит ли выступать... «Наверное, дадут строгача, — рассуждал Черкасов. — Теперь ничто не поможет. Сам виноват! Нужно было вовремя свернуть... не лезть в драку. Ну, а если бы согласился с Кореневым? Тогда тоже с повинной пришлось бы идти. Отыграться на плановом и техническом отделах комбината?.. Тогда с Матвеем Данилычем отношения испортишь... — Он взглянул в сторону начальника комбината, внешне невозмутимого, листавшего какой-то служебный бюллетень. Матвей такую свинью потом подложит, что весь век помнить будешь».

Черкасов вспомнил, как на днях, во время селекторной переклички, начальник комбината предупредил его: «По-курортному живешь, Яков Иванович! Нужно бороться за проектные мощности. Только на «Глубокой» течение воды заметно, а на других — блаженствуют. Предупреждаю — готовься к новому плану». «Навалит такой план, что не поздоровится. Нет, нужно просто не возражать, признать ошибки. С работы не снимут. Опытные хозяйственники на дороге не валяются».

Серегин сидел, как на гвоздях, — ерзал на стуле, растерянно глядел по сторонам. Он до сих пор все не мог понять толком, из-за чего заварилась каша. «Ну проводили несколько раз дни повышенной добычи — так это для того, чтобы выполнить план. В других районах то же самое делают. Вон в Шуровском районе в День конституции работали...» Серегин зло посмотрел на Черкасова: «Черт пухлый, наверняка сейчас будет юлить, выгораживая себя, — мол, не получал направления от горкома...»

Коренев, раскрыв блокнот, сосредоточенно подчеркивал что-то карандашом.

Задумавшись, парторг вспомнил, как в конце месяца вместе с работниками комбината приезжали на шахту инструкторы обкома, помогли «выправлять» добычу и устроили день повышенной цикличности. «Почему обком смотрит сквозь пальцы на штурмовщину? — недоумевал Коренев. — Нужно будет сказать и об этом». Он невольно взглянул в сторону заведующего угольным сектором обкома Древалева, непоколебимо уверенного, спокойного.

Ручьев объявил очередное заседание бюро открытым. Инструктор промышленно-транспортного отдела скупо доложил о выполнении плана цикличности и состоянии подготовительных работ в Белопольском тресте.

Первым в прениях выступил начальник комбината. Он умело оперировал цифрами. Выходило, что управление комбината руководит абсолютно правильно, непогрешимо и не может отвечать за то, что в трестах самовольничают.

— А как критика газеты, правильна или нет, Матвей Данилович? Что же ты умалчиваешь о штурмовщине, об арифметических упражнениях в цикловании? — спросил его Ручьев.

Испарилось, как эфир, эпическое спокойствие начальника комбината. Нервничая, он стал обвинять автора статьи в передергивании цифр, в подборе случайных фактов.

— Ну, хорошо... хорошо... — поднимаясь из-за стола, прервал речь начальника комбината Ручьев. — Допустим, Матвей Данилыч, эти факты мелки. А вот есть там такой: в Белопольском тресте на работу по графику переведено двадцать лав, циклуются двадцать, но каждый месяц все новые. Так ведь? Этого ты не опровергаешь?

— Я неоднократно предупреждал товарища Черкасова! — громко воскликнул начальник комбината.

Все рассмеялись.

— А что в других трестах и районах? — спросили из зала.

— Такая же картина, — сурово произнес заведующий угольным сектором Древалев.

— Печально для нас, товарищ Древалев! Комбинат регистрирует: «съедают» линии забоев, и мы тоже регистрируем, — заметил Ручьев. — Как будет комбинат выходить из положения?

— Мы готовим мероприятия, Дмитрий Алексеевич, — неуверенно ответил начальник комбината. — На подготовительные работы все силы бросим. Все это уже намечено. — Матвей Данилыч обвел всех взглядом и, помолчав, сел.