Озаренный Солнцем

Скиталец убрал сапоги со стола, испытывая отвращение к себе. И что характерно, уже не мог списать его на обстоятельства. Не в этот раз. Поднявшись на ноги, к удивлению присутствующих, он направился к двери и вышел. Сперва в коридор, потом в тамбур, а там и вовсе наружу.

В объятия бури.

9

На родине Скитальца в бурю гулять не ходят. Однако он уже достаточно попутешествовал по Космеру, чтобы понимать: даже самые сильные бури на других планетах не идут ни в какое сравнение с рошарскими.

И в самом деле, здешний ветер набрасывался, но от пола не отрывал. Вода обрушивалась ливнем, но кожу смыть не грозила. Молнии сверкали в небе, но били не так часто и близко, чтобы казалось невозможным избежать их смертоносного прикосновения. Да, Скиталец предпочел бы, чтобы на нем было что-то посерьезнее лохмотьев, украденных на пещерной планете, где он находился до прибытия сюда. Лохмотья согревали плохо. Впрочем, терзавший его холод по большей части шел изнутри, а не снаружи.

Скиталец зашагал по жалкой улочке. Подошвы скользили по мокрому металлу. Хоть сапоги пока не разваливаются. За время странствий он твердо выучил: можно сэкономить на рубашке, но только не на обуви. Скиталец продвигался в направлении края города, но медленно – приходилось дожидаться, когда очередная молния подсветит путь.

Тусклые фонари, замеченные раньше, пропали. Люди укрылись от ливня в домах, заперлись. Это повсеместная тенденция. От бури прячутся и в тех мирах, где дождь способен гнуть металлические пластины, и там, где он может лишь слегка намочить. Быть может, людям не нравится вспоминать, что их города, какими бы величественными они ни были, всего лишь пылинки в сравнении с погодными явлениями планетарного масштаба.

Скиталец вышел на улицу, надеясь под ливнем почувствовать себя лучше. Надеясь, что хлесткие струи обнимут, как старый друг; что в вое ветра послышатся разговоры у костра за вечерним рагу. Но сегодня эти мысли царапали душу. Ветер заставлял вспоминать, что раньше Скиталец был иным – человеком, который скорее бы умер, чем обошелся с другими так, как он сегодня.

Нет, буря не желала давать ему убежище. Как ни любил он дождь, каким бы правильным тот ни казался, память причиняла слишком много боли.

Наконец Скиталец вышел к тому месту, где пристыкованный к краю города летоцикл присоединил мощность своего двигателя к совокупной мощности остальных. Смелая задача – поддерживать эту конструкцию в небе в такую непогоду. Впрочем, воздух не ощущался настолько наэлектризованным, как при настоящей грозе: молнии били с большими паузами.

Когда тучи подсветило, Скиталец понял, что женщину-очаг отвязали от заднего сиденья и увели. А саму машину умно замаскировали, накрыв каждое сиденье панелью, защищавшей кожаные подушки от напора стихий, благодаря чему аппарат сливался с поверхностью города. С опущенными ветровыми стеклами и установленными защитными панелями летоцикл походил на толстый стальной прямоугольник, привинченный к краю Маяка. Так мультитул выглядит коробочкой, пока не начнешь выдвигать из него инструменты.

Это обеспокоило Скитальца, уже подбиравшегося к краю летоцикла, заботясь о том, чтобы ветер не сбросил его в темную бездну. Вот он дотянулся до самого низа машины – и с облегчением обнаружил, что припрятанная винтовка ждет его.

В полете Скиталец сделал вид, что уронил оружие, намеренно споткнувшись и притворившись неуклюжим, а затем использовал Помощника, закрепив им винтовку под днищем.

Образованное из Помощника крепежное устройство исчезло. Скиталец поднял винтовку скользкой от дождя рукой.

Итак, драматично произносит рыцарь, великолепный план всецело реализовался. И по неведомой причине его недалекий оруженосец теперь владеет оружием, из которого не может стрелять.

– У меня бы отобрали пушку сразу же по прибытии, – сказал Скиталец.

И все же… такой блестящий план… раздобыть оружие, которым не воспользоваться. Всего-то и потребовалось, что бросить меня одного под дождем, чтобы я промок насквозь, а потом сделать то же самое с собой, судя по твоему виду.

– Мне все равно нужно было в душ, – объяснил Скиталец, смахивая воду с лица, а затем потрогал щетину на голове.

Волосы сгорели под ударом солнечного света. Озаренный Солнцем? Он встряхнул рукой, по-прежнему стоя на коленях на летоцикле, и ощупал закрывающие сиденья панели. Сможет ли он их снять?

Захочет ли?

Вспышки молний будили в памяти образ того, кем он был когда-то. Того, кем он, если честно, не хотел бы оказаться снова. Человека наивного. Придающего чрезмерное значение правилам и цифрам. Настолько ограниченного ответственностью, что она опутывала его душу тревожностью, будто колючей проволокой.