Так вот. Первый год, когда рядом еще была Айрис, все было неплохо. Второй — стал настоящей пыткой, по указанным выше причинам.
На третий — я втянулся. Привык. Научился избегать самых отъявленных своих ненавистников, прятаться в самых неожиданных местах. Конечно, стоило мне попросить, и, я уверен, Айрис тут же снова стала бы моим телохранителем. Или я мог не отбирать помощницу у Нормана, и затребовать себе кого-то другого. Повнушительней. Однако, я не стал этого делать. Во-первых, это бы еще сильнее раздражало местных, и их отношение ко мне ухудшилось еще на порядок. Во-вторых, мне было просто стыдно. Представьте, каково это для человека, прожившего на двоих почти сорок лет, обратиться к отцу с просьбой, вроде: «Папа, меня обижают в школе, сделай что-нибудь».
Тем более, что на четвертый год стало несколько веселей. Я все-таки научился давать сдачи, но так, чтобы этого никто не заметил. Там тычок, почти безболезненный, но вызывающий нестерпимую боль спустя несколько дней, а, может, даже недель. Тут скользящий блок, из-за которого один из нападавших врежет другому по лицу. Там ловушка, из-за которой кто-то из моих мучителей выглядит дураком. Тут проверка, которую инициирует кто-то из местных, выявляет у одного из хулиганов запрещенные в школе порно-журналы. Там какую-то группу моих мучителей накроет наркотический приход, из-за которого они бросятся на учителей, пытаясь отстоять свою Родину, у напавших на нее инопланетных грибов.
Короче, я превратился в мелкого пакостника.
Отдельной проблемой, проявившейся к четвёртому году обучения в Хайсенштадте (столица Латверии), стал наступивший пубертатный возраст. Ох… проснувшиеся гормоны — жуть. Честно говоря, я знал, что наступление полового созревания — это тяжело. Но, блин, не до такой же степени! Представьте себе, что ваш взгляд затуманивается, и вы можете видеть только определенные вещи. Вроде женских прелестей, пусть даже и скрытых под одеждой. Когда вас начинает раздражать любая мелочь, и вы выходите из себя по пустякам. Когда даже самое невинное общение с любой особью противоположного пола вызывает нестерпимое сексуальное желание…
В таких условиях, сохранить ясность мышления, и не наделать глупостей (особенно, если меня начинала избивать толпа университетских хулиганов), было невероятно сложно.
Вот я и спасался мелкими пакостями, которые хоть как-то позволяли успокоить бушующие гормоны.
Будущий Сорвиголова лишь осуждающе качал головой, когда я ему рассказывал очередной план. Что, однако, не мешало ему всеми силами помогать мне эти планы воплощать.
Кстати, мне очень стыдно, но я понятия не имел, насколько, должно быть, было сложно Мэтту терпеть
Основным же принципом всех наших проделок стало: «Никаких следов!», ибо малейшая зацепка, которая могла указать на нас, позволила бы местному деканату мгновенно принять меры, и, скажем, вышвырнуть меня на улицу. Где со мной вполне мог произойти какой-нибудь несчастный случай.
Честно говоря, меня до сих пор бесит, что отец отправил сына в другую страну, так и не разобравшись в нюансах. Хотя его оправдывает жуткий цейтнот, в котором он вынужден был принимать это решение.
Не то, чтобы меня не подозревали во всех этих мелких пакостях. Нет, многие открыто обвиняли сына Нормана Озборна во всех смертных грехах, однако обвинения, не подкрепленные доказательствами, к делу не пришьешь. Да и взрослые, в отличие от детишек, опасались связываться с сыном главы ОзКорп, не понимая всех тонкостей игры, которую ведет Виктор фон Дум, разрешивший отпрыску своего заклятого конкурента учиться в Латверийском Университете.
Короче, как я и говорил, все стало несколько веселей.
К пятому году, студенты Университета уже опасались со мной связываться. Зато преподаватели не гнушались валить на семинарах, практиках и экзаменах со страшной силой. Вот там действительно приходилось выкладываться изо всех сил. К счастью, потрясающая память Гарри, натренированная мною на многочисленных занятиях с энергией Ци, да и сама эта энергия, которую приходилось частенько использовать, дабы стимулировать мозг, знатно помогали не скатиться в аутсайдеры по успеваемости. Зато материал мною усваивался, если не на сто, то уж на 80–90 процентов — точно!
Шестой, (он же последний), год обучения в Латверийском Университете стал, должно быть, сложнейшим из всех. Ибо к концу пятого, свою учебу в местном колледже закончил Мэтт Мердок. Удерживать его подле себя, только потому, что мне будет одиноко, я счел излишним, и будущий Сорвиголова, не без удовольствия, покинул Латверию, и начал готовиться к поступлению в Гарвардскую юридическую школу. Впоследствии, он туда поступит, и мы с ним не сможем видеться (почти не сможем, редкие встречи пару раз в год — не в счет) долгих шесть лет.