Озерное чудо

— Ты, верно что, девке голову-то не морочь, а решил жениться, так женись. И правильно дед толковал, и грех тебе будет, еж-лив обманешь. Дед зна-ал как жить, не наша беда… Сроду худого слова не молвил, и не гордый был, незавидливый, вот и хворобы сроду не знал, вот и пожил… А уж здоровый-то был — нам еще гоняться да гоняться за им. Не-е, здоровьицем его Бог не обидел: за восемьдесят, кажись, завалило, а денно и нощно на озере, так и не вылазил из мокра. И зиму, и лето удил и купался, паря, до ледяных заберегов… Вот и смертушку легкую принял. Спи теперь, деда, спи спокойно, отрыбачил своё, Царствие тебе Небесное… — Спиридон, обернувшись на солновсход, неожиданно осенил себя крестным знамением, и сын удивленно выпучился, глядя на отца, который сроду не молился, не крестился. — Ой-ё-ё-ёшеньки…Такая вот жизнь: одне помирать, другие рожать… Ты смотри, парень, догуляешь, девка в подоле-то принесет, сраму не оберешься. На все озеро ославишься… Верно дед сказал: женись и не придуривай.

— Ладно, ладно, все бы учили да учили… — отмахнулся сын.

— Вас не учить, так и добра не видать. Вы же теперичи по-путнему-то жить не хотите, все норовите по-своему, а своего-то умишка с гулькин нос, вот и колобродите. Нет послушать, что старики говорят. Они, худо-бедно, век прожили, ума нажили.

И внука Спиридона, и правнука Кольшу смерть старика хоть и опечалила, но опечалила легко, как может опечалить голый, насквозь проглядный березняк, где на потемневших от дождей ветвях трепещут на ветру остатние жухлые листья. Исподволь утешает и греет верная надежда, что минет вьюжная зима и по теплу опять народится клейкий младенческий лист, потом окрепнет и заиграет, засверкает под солнышком. Так же исподволь, в полноте неосознанно чуется, что и человек весь не помирает, не оставляет насовсем юдоль земную, а будто нарождается и вечно продолжается во внуках и в правнуках. Но ежели покинувший землю и не приживается в грядущей родове, то хотя бы душа его упокоенная витает подле живых и, может, в лунных снах и солнечных видениях, в поклонных поминаниях наставляет родичей на ладную жизнь.

Нет, внук и правнук не убивались по деду ни сейчас, ни потом возле могилки, куда ускользнул гроб: чего уж там шибко-то горевать, волосы рвать, когда старик уже зажил чужой век, когда лежал под святыми и желанно поглядывал в мохово, — на могилки, что темнели крестами и тумбами по высокому берегу.

Но если смерть не удивила — пожил дед, дай Бог всякому столь прожить и небо не коптить — то и внука, и правнука изумила дедова добыча: в отсеке серебрился подойник, полный на диво крупных, прозываемых хармаками и капустинами, меднобоких окуней, а рядом, не уместившись в ведре, полеживали и вовсе отменные — такие, каких за все лето пяток выудишь, так впору Николе-угоднику свечку ставить, потом на ранешний манер обрызгать озеро святой крещенской водицей.

— И как он изловчился столь наудить, ума не приложу, — снова да ладом дивился парень. — Ни-ичо не понимаю. С месяц уж рыба не берет…

— Да в октябре она сроду не клюет, — кивнул отец — До середины сентября еще мало-мало тянет, а потом всё, как отрежет. Потом уж лед встанет…

Спиридон, который взялся за удочку сразу, как отбился от материной титьки, сын его Кольша, еще подростом перерыбачив-ший самого деда Хапа, — оба они лишь руками разводили.

— На такое, видно, место угадал, куда, может, раз жизни и угадаешь, — смутно предположил Спиридон. — Либо уж подша-манил чего. А может, и Никола подсобил, угодничек-то… Сроду никого не утруждал, и на поминки решил сам наудить.

— На поминки-то, батя, маловато будет, — рассудил сын и вдруг, кинув весла, хлопнул себя досадливо по бокам. — Э-эх, дураки мы дураки!., надо же было местечко-то приметить, маячок поставить. Вон дедово весло к его же бархаку привязать и пусть болтается. А я бы по утрянке выгреб и сети туда переставил.

— Да-а, не смикитили мы с тобой… А с другой стороны, поставил бы и шиш бы чего поймал. Тут, Кольша, дело хитрое…

Может, еще под час такой подгадал старик… Да и этого, поди, за глаза хватит. У нас поминалыциков-то раз-два и обчелся. Хотя… ежлив заимские-то все подвалят… Любили деда…

Удочки домовитый старик бережно смотал, обернул в чистенькую холстинку; берестяной чумашок из-под червей промыл в озере; и если бы Кольша не видел, лежа с Тоськой под крутяком, как старик трусил в чумашок землицу, то можно было предположить, что наживы там и вовсе не было. Рыба в ведре и в отсеке уже подсохла, из чего Спиридон вывел, что поймана была сразу после полудня, а значит, после полудня старик и помер, — не стал бы он, поди, сидеть сложа руки, без дела и работы.