— «„Я тебя вылечу!“ — сказал мальчик. И прижал птенчика к груди. Он так любил его в этот миг, так хотел ему помочь, что тот выздоровел».
Учительница снова захохотала. Но на этот раз ее не поддержали даже верзилы с задних парт.
— Какая чушь! — выговорила она наконец. — Абсолютная чушь! Птицы не могут говорить, Валентин! Ты слышал когда-нибудь, чтобы птицы говорили?
— Это сказка! — ответил угрюмо Валентин.
— Какая еще сказка? Вам было задано написать рассказ. Понимаешь, рассказ по картинке. При чем здесь эти выдумки? Вот что получается, если не слушать то, о чем говорят на уроке.
Валентин упрямо молчал. Класс тоже. Учительница, видимо, почувствовала, что переборщила.
— Ладно, садись! И в следующий раз будь внимательней!
Когда он вернулся домой, мать не могла не заметить, что он чем-то сильно расстроен.
— Что с тобой? — спросила она, продолжая накрывать на стол.
— У меня болят Жабры! — тихо ответил мальчик. Она решила, что ослышалась.
— Какие жабры?
— Обыкновенные! — ответил он с досадой. — Не знаешь, что такое жабры?
Мать подняла голову, пристально посмотрела на него. Валентин опомнился.
— Не обращай внимания, мама, это я просто так, — сказал он равнодушно.
Я отыскал эти школьные тетрадки, которые Цицелкова изукрасила своими пометками и премудрыми замечаниями. Сочинение Валентина произвело на меня большое впечатление. Правда, почерк у него был некрасивый и неразборчивый. Буквы были разные, словно написанные не одной и той же рукой. К концу Валентин явно устал — слова были неимоверно растянуты, строчки сползли вниз. Но вы сами понимаете, что его сочинение было несравненно лучше сочинений остальных ребят, в сущности это был чудесный рассказ. Только Цицелкову это нисколько не тронуло.
Я тщательно изучил ее пометки. Красными чернилами были испещрены в основном поля тетради: несколько восклицательных знаков выстроились, точно телеграфные столбы. Что ей еще оставалось делать, если в тексте не было ни одной грамматической ошибки? Все же слова «хороший мальчик» были размашисто зачеркнуты, и наверху было написано: «Иванчо», а на полях: «Будь внимательней на уроках!» Остальные назвали героя Иванчо— очевидно, она объяснила им, что следует писать. В самом низу, так, что даже я еле смог разобрать, она написала: «Нет заключения» — как-то злорадно подписалась, поставив, конечно, двойку.
«Ему вдруг захотелось взлететь ввысь, окунуться в синеву, вернуться оттуда красивым и синим, не похожим ни на какую другую птицу в мире».
Эти простые слова запомнились мне навсегда. Почему же они не поразили Цицелкову? Впрочем, смешно требовать от нее душевной тонкости и деликатности. И где уж ей понимать, цветет трава или не цветет.
Вскоре после этого случая Валентин сказал отцу:
— Папа, то, что ты мне показывал, было не настоящее озеро!
— А что же это было?
— Простое водохранилище.
— Какая разница? — пожал плечами Радослав.
— Как какая? Там, под водой, нет настоящего дна. А всякие заборы и разрушенные села.
— Какое это имеет значение? — спросил Радослав. — Вода она и есть вода. Ты глазел на нее целый час.
— Да, но я думал, что это настоящее озеро. Отец развел руками.
— Что я могу поделать? У нас нет настоящих озер.
— Нет, есть! — упрямо сказал мальчик. — Папа, очень тебя прошу, свези меня на настоящее озеро.
— Ну хорошо, хорошо, свезу! — сказал недовольно отец. — Найду тебе настоящее озеро.
И мы его нашли. Чтобы мальчик навсегда остался жить в моей памяти.
Мальчик стоял в полумраке ресторана, лицо его светилось, как маленькая луна.
— Папа, можно я пойду к рыбе? — сказал он умоляюще.
Отец сидел за столом и хмуро молчал. Он не привык уступать, ребенку тем более. Не хватало еще, чтобы чужие люди вмешивались в его семейную жизнь.
— Пусти его! — не глядя на мужа, сухо сказала жена. — Ведь мы ради этого приехали сюда, ради его озера!
Худой лысоватый человек, с которым мальчик только что разговаривал, тоже чуть заметно нахмурился.
— Папа, я тебя очень прошу! — повторил мальчик.
— Хорошо, иди! Но чтобы через пятнадцать минут ты был здесь… Не заставляй меня тебя звать!
Лицо мальчика просияло, и он выпорхнул из ресторана. Было еще светло, хотя котловина уже утонула в тени окрестных холмов. Зато небо стало синее и строже — низкие, почти прозрачные облака давно разошлись. Мальчик со всех ног кинулся к озеру. Склон был крутой, и он почувствовал, что ноги у него буквально подкашиваются, что он вот-вот со всего разбега упадет. Он резко остановился и даже присел. Посидев немного, стал спускаться к озеру медленнее.