Озеро

Миша стоял у большого дерева и смотрел, как на землю опускается первый снег. Почва была еще теплой, и поэтому снежинки, падая на нее, мгновенно таяли. Лужи покрывал тоненький слой прозрачного льда. Было раннее утро воскресенья. Взрослые мучились дома от похмелья, подростки отсыпались за всю неделю, на улице было тихо и безлюдно. Мальчик развернулся и пошел по направлению к городскому парку. Там, он знал, пройдя березовую аллею, надо будет свернуть направо, перейти через дорогу и сквозь дикий кустарник он попадет в небольшой лесок. А там уже и выйдет к озеру.

Спустя несколько минут, Миша перешел на бег. Откуда-то вновь взялись проклятые слезы, он же обещал маме, что не будет больше плакать. От быстрого бега слезы слетали с глаз и, не успевая скатиться по щекам, разлетались в разные стороны. В груди жарким пламенем горели легкие, но он продолжал бежать. Мальчик даже не заметил, как споткнулся, разбив подставленные ладони о брусчатую дорожку аллеи и снова, поднявшись, побежал дальше. Казалось, сейчас сердце выпрыгнет из груди, а воздух уже никогда не будет таким свежим и приятным как раньше. Но он перебежал дорогу – и вот уже заповедный лес. Уставшие ноги сделались ватными, когда он подбежал к озеру и, упав на землю, стал рыдать во весь голос. Вода в озере оставалась неподвижной и равнодушной. Даже когда он стал кричать обещания кому-то в осеннюю пустоту, вода неподвижным зеркалом проглотила эти крики. Кружась, в незыблемую гладь упал очередной желтый лист, возможно, последний в уходящем году. А над листом, продолжая нестись над озером, но, не тревожа его покой, пролетали крики выходящей из тела боли. Мальчик знал (не так знал, как знают взрослые, одаренные жизненным опытом, а так, как знают животные о том, что приходит новая весна), что больше он точно не будет плакать, больше – нет. Но это будем потом, а пока…  

*      *      *

– Ты знаешь, что мой отец умер, когда мне еще десяти не было?

– Да, знаю, – Оксана пристально смотрела на мужа.

– Он умер от опухоли мозга. Довольно-таки редкая болезнь.

– Ты не говорил.

– Не говорил… Говорю сейчас…

Михаил протянул руку к графину и, сделав пару глотков, поставил обратно на стол.

– Он знал, что умирает. Он знал, что ему оставалось совсем немного времени, но он сделал все, чтобы об этом знал только он. Последние дни своей жизни он потратил на нас: на меня, моих сестер и мать. Не на себя.

Михаил тяжело вздохнул, было видно, что говорить становится все труднее. Голос сделался сиплым, но он продолжал.

– Он стал водить меня на рыбалку. Каждые выходные. Купил небольшую самодельную лодку, сделал место для привязи на берегу. Над ним подсмеивались за глаза, мол, нашел, где рыбачить: в том пруду уже как сто лет рыбы нет. А он лишь улыбался. Я и сейчас помню его добрую улыбку… Теперь понимаю, отчего в этом человеке не было злобы к окружающим: он знал, что скоро уйдет…, а они останутся.

Оксана продолжала смотреть сверху вниз на сидящего мужа. За много лет совместной жизни таким она видела его впервые. Мужчина снова потянулся к графину – горло пересыхало все быстрее.