Озеро Белых Лилий (Нимфея)

Думаю, синекожие попытались воздвигнуть между собой и зеленокожими живой барьер из рыб, чтобы под erd прикрытием всплыть и набрать в легкие воздух. Жизнь рыб, по неизвестной мне причине, была священной .для Людей, Вод: может быть, на этот счет существовал какой-то договор, или это входило в правила ведения войны, или они просто почитали животных.

Это был захватывающий эпизод в сражении, зрелище, исполненное очарования и таинственности. Рыбы, округлые и продолговатые или плоские, как тарелки, с глазами, обведенными тонкой каймой, с приоткрытыми круглыми ртами, с темными полосками на спине, переходящими в россыпь светлых пятен на боку, бесшумно шевеля плавниками, то кружились под легкий звук свирелей, то разрезали гладь вод, словно лучи света, то трепетали, как листья на ветру. Они казались зримой музыкой, звучащей изумительно сыгранно, и я наслаждался ритмом и гармонией этих звуков.

Некоторое время шла упорная борьба за то, чтобы удержать или отпугнуть рыб. Наконец, один из наших воинов, с тростниковой флейтой в руках отважился вылезти "на плот, и, когда он заиграл, рыбы поднялись вверх и уплыли.

Вскоре стало заметно, что синекожие устали. Те из них, кто пытался выбраться на поверхность под прикрытием рыб, сейчас покачивались на волнах, пронзенные гарпунами. Еще трое вынырнули, несмотря на опасность, и были тут же убиты. Тогда, словно стаи ласточек, взмыли сотни гарпунов синекожих. Они вонзались между растений, поднимая легкие облачка тины. Наши друзья не двигались, только всплыло двое раненых, и прежде чем мы смогли нанести ответный удар, синекожие подняли плотную завесу из ила и вынырнули на поверхность глотнуть свежего воздуха. Но зеленокожие уже пересекали эту полосу, занимая позицию под противником. Бросив оружие, признавая свое поражение, синекожие обратились в бегство. Большинству из них удалось скрыться, но многие также были убиты или захвачены в плен. Я чувствовал, что преследование бесполезно: огромные завесы ила отделяли преследователей от задних рядов бегущих. Убитые и пленные под надежной охраной были уже отправлены к хижинам, как вдруг всплыли несколько человек, держа на руках синекожего мальчика, которого они положили на мой плот. Они объяснили знаками, что я должен присмотреть за ним. Мальчик стонал, и они, явно жалея его, показали на его левую руку. Ощупав ее, я увидел, что рука вывихнута в плечевом Суслове. Мне не удалось внимательно осмотреть мальчика, ибо в ту самую минуту я увидел, как плот Сабины исчез в тумане.

Мы пристали к острову, где наши друзья решили отдохнуть. Чувствовалось, что победа не принесла им никакой радости, а скорее вызвала грусть и отвращение, сопровождаемые внезапными вспышками возмущения, взрывами клокочущей ярости. Пока они жарили рыбу, я отправился побродить по острову. Я обошел его на две трети. На острове росли гигантские злаки, и, помнится, я заметил, хотя и был погружен в свои мысли, нечто вроде борозды, из которой эти злаки произрастали. Это было одним из тех наблюдений, смысл которых не сразу доходит до сознания, однако позднее они оживают в памяти, как обрывки мыслей, которые пришли во сне. Пройдя еще несколько шагов, я увидел провал в земле; на дне ямы, ощетинившейся острыми камнями, зияла головокружительная, черная, как ночь, пустота.

Я склонился над этим склепом, который напомнил мне мою опустошенную и раздавленную отчаяньем душу, и вдруг мне почудилось, что из отверстия раздался стон, непохожий на тот, который мог бы вырваться из груди Человека Вод. Это был не влажный, булькающий звук, столь характерный для голоса амфибий, а человеческий голос, сухой и вибрирующий.

- Сабина!

Не сошел ли я с ума? Ведь Сабина плыла по волнам. Однако я прислушался. Я изо всех сил напрягал свой слух, который, казалось, мог бы сейчас уловить полет бабочки в лесу. Но слышал только тот шум, который бывает в каждой пещере от едва уловимого потрескивания породы, от едва слышного пощелкивания, отсчитывающего разрушительный бег времени.

В задумчивости я вернулся в лагерь. Стоянка была недолгой, и как только Люди Вод зажарили рыбу, они унесли ее под воду, где обычно ели. Я со своей порцией вернулся на плот, и предложил кусочек рыбы своему спутнику, но он отказался. Видимо потому, что сам я жил в постоянной тревоге, его страдания вначале не трогали меня. Однако отказ от пищи и стоны мальчика, наконец, пробудили во мне сочувствие, и, энергично взявшись за дело, я сумел вправить ему плечо.

Когда я склонился над ним, чтобы произвести операцию, то заметил одну его особенность. Без сомнения, глаза ребенка отличались от глаз других Людей Вод: был отчетливо виден белок, к тому же очень выпуклый, а радужная оболочка, хотя и приближалась по цвету к красному, скорее была неопределенного оттенка. Впрочем, немало европейцев имеют подобные глаза. Удивленный, я осмотрел его тело и обнаружил, что ни цветом кожи, ни строением рук и ног, ни волосами он не походил на тот тип Людей Вод, среди которых жил.