Озеро Длинного Солнца

Все выходившие на сад окна дома были открыты. Через них он услышал быстрый перестук ног по покоробленным ступенькам; потом, без сомнения, поднялся засов на двери на Солнечную улицу и заскрипели петли открывающейся двери; послышался приглушенный шепот голосов — ругающихся голосов, или так они звучали.

Почему-то щиколотка почти перестала болеть. Он открыл дверь селлариума — так тихо, как только мог, — но они оба немедленно повернулись к нему, один улыбаясь, другая — сияя.

— Вот и он, — объявила Синель. — Можешь сам сказать ему все, что хочешь.

Мускус зарычал и отпихнул ее в сторону. Мягко, как кот, он пересек селлариум и уселся на стул Шелка.

Шелк прочистил горло:

— Хотя мне не хочется выглядеть негостеприимным, я прошу вас обоих объяснить, что вы здесь делаете.

Мускус фыркнул; Синель пыталась выглядеть скромной, почти удачно.

— Я не… я действительно не могла топать так далеко за катафалком. Только не в этих ненадежных туфлях. И Орхидея не сказала, что мы должны идти до могилы. Она только сказала, что мы должны прийти на ритуал Элодеи, и я пришла. А некоторые вообще не пришли.

— Продолжай, — сказал Шелк.

— И все, что ты мне сказал, я тоже сделала. Я имею в виду молиться, и я помолилась.

— Женщины не должны входить в дом авгура, — резко сказал Шелк. Мускус занял его стул, и Шелк из принципа отказывался взять один из других. — Прошу меня простить, я сейчас. — Котелок с водой, стоявший на плите, яростно кипел. Шелк добавил в топку хорошую щепку, нашел в углу трость Крови и вернулся в селлариум.

— Это ты сейчас так говоришь, — сказала Синель. — Дескать, мне не полагается быть здесь, но я-то об этом не знала. Я хотела поговорить с тобой в мантейоне, когда ты ставил крышку на гроб, но, похоже, это было не самое лучшее время и не самое лучшее место, с этой твоей хэм, глядящей на нас. Я хотела подождать тебя там, но ты так и не вернулся. И через пару часов я пошла в сад, чтобы попить воды, и нашла этот милый маленький дом. Я немного поиграла с твоей домашней птичкой, а потом… Ну, боюсь, легла и отрубилась.

Шелк кивнул, наполовину себе.

— Я знаю, что ты принимаешь ржавчину и иногда любишь выпить. Вчера, во время экзорцизма, ты сказала, что у тебя хорошая память и что ты не выпила ни капли. А сегодня?

— Я не приносила бутылку на похороны Элодеи!

Мускус хихикнул. Он вынул нож и стал подравнивать им ногти.

— Возможно, нет, — уступил Шелк. — И если бы ты принесла, я бы увидел, если только бутылка не была очень маленькой. Но ты принесла деньги, и поблизости есть добрая дюжина мест, где можно купить пиво, бренди или все, что ты захочешь.

— Сколько Орхидея дала тебе? — спросил Мускус.

— Спроси ее. Она знает тебя и, без сомнения, боится, как и большинство ее женщин. Я уверен, что она скажет тебе.

— Много, так я слышал. Много цветов и куча жертв, хватит, чтобы неделю кормить всех богов в Главном Компьютере. Очень много. Ты и эта шлюха, лежавшая в твоей кровати, чесали насос; для этого она и пришла к тебе, ты, поц.

Пальцы Синель пробежали по платью:

— Посмотри на меня, я при параде. Разве нет?

Шелк стукнул тростью по полу.

— Какая-то чушь! Замолчите, оба. Синель, ты сказала, что хочешь поговорить со мной. Сегодня в полдень я пытался поговорить с тобой в мантейоне, но ты не отвечала.

Она, по своему обыкновению, с полуулыбкой посмотрела на его ноги, как если бы его стоптанные черные ботинки чем-то рассмешили ее; и его внезапно посетило предчувствие, что он может узнать ее слишком хорошо.

— Объяснись, — сказал он, — или немедленно уходи.

— В тот момент я не могла трепаться с тобой, патера. Я должна была подумать о том, что делать! Вот почему я ждала. Я должна искупить вину, типа того, как сказал Мускус. Только я и поговорить с тобой хочу, когда мы будем одни.

— Понимаю. А ты, Мускус? Ты тоже хочешь поговорить со мной наедине? Предупреждаю, у меня есть несколько очень острых вещей для разговора с тобой.

Лицо Мускуса выразило удивление; на мгновение кончик его ножа замер над ногтем.

— Я могу сказать при ней. Меня послал Кровь.

— Как я и предполагал, — кивнул Шелк.

— Сколько он тебе дал? Четыре недели? Собака тявкнула что-то в этом роде?

— Да, четыре недели, — опять кивнул Шелк, — и в конце я должен отдать ему значительную сумму; после чего мы обсудим остальное.

Мускус встал, так же гибко, как звери, которых Мукор назвала рысями. Нож он держал горизонтально, и его кончик был направлен в грудь Шелка, что заставило того вспомнить предостережение, которое он прочитал во внутренностях барана Гагарки.

— Нет, так не катит, больше нет. У тебя есть неделя на все. Одна неделя!

— Бедный Шелк? — каркнул Орев с верхушки пыльного древнего шкафа, стоявшего за лестницей.

— У нас договор, — сказал Шелк.

— Хочешь посмотреть, чего стоит твой гребаный договор? — Мускус плюнул на пол перед Шелком. — У тебя есть неделя. Может быть. Потом мы придем.

— Плох муж.

Длинный нож сверкнул в воздухе и вонзился, дрожа, в деревянную стену над шкафом. Орев с ужасом пронзительно каркнул, черное перо спланировало на пол.