— А ты, оказывается мерзляк, доктор, — с иронией проворчал Афанасий, отвязывая от рюкзака спальный мешок, готовясь ко сну. — Конечно, не тропики, но жить можно. От воды всегда холодит.
Николай поддержал Лазутина:
— Константиныч прав: странная гряда, если не сказать больше. Здесь всегда градусов на пять холоднее, чем на берегу: то ли от камней, то ли от чего другого.
— В прошлом году, — усмехнулся Афанасий, взглянув на Николая, — когда мы сбежали от Зага и скрывались здесь, ты не говорил, что холодно.
Николай широко улыбнулся:
— Нас согревала бутылка французского коньяка, которую ты умыкнул из каюты катера…
— Было дело под Полтавой, — рассмеялся Афанасий. — Знатный был пузырёк… Впрочем, — он сделал паузу, — у меня в качестве НЗ полная фляжка водки, специально для сугрева. Хочешь, доктор, налью:
- Премного благодарен, командир, за ваше отеческое отношение к рядовому составу, — съязвил Лазутин. — Но предпочту отказаться: на халяву не пью.
— О, какой мы принципиальный, — Афанасий оглушительно захохотал.
— Какой есть, — отрезал Лазутин, недовольный тем, что приходится спать на камнях под открытым небом. — Лучше бы палатку поставили. Не дай Бог гроза, дождь…
Афанасий задрал голову кверху — на небе сияли частые яркие звёзды.
- Ничего не предвещает непогоды: небо чистое.
- Будет дождь, — отозвался Николай, — спрячемся вон под тем козырьком, — он указал на гранитный карниз, нависший над площадкой сплошь усеянной крупными камнями с отстрыми краями, словно насыпанные из камнедробилки. — Так что, Константиныч, не боись…
- Эти неудобства, почтеннейший наследник поручика, — высокопарно заявил Афанасий, глядя как Лазутин возится со спальным мешком — и так его положит, и этак, — с лихвой окупятся, когда завладеем сундуком. Вот житуха будет!
- Его ещё надо найти, — буркнул Лазутин наконец пристроив мешок.
Улёгся Афанасий, с треском застегнув молнию спальника. Длинно и громко зевнул.
- Отбой! Завтра будем штурмовать подземелья.
Николай спать не торопился. Он сидел на холодном плоском валуне, охватив колени руками. Темнело. В наступающей ночи внизу растворялись воды озера. Сливались с темнеющим небом дальние утёсы. У берега сгущался туман. Что внизу озеро, можно было догадаться только по тому, что в воде отражались звёзды, как маленькик светлячки.
Афанасий и Лазутин уже похрапывали: «афганец» раскатисто и басовито, «наследник поручика» — с придыханием и посвистом, а Николай продолжал сидеть на валуне и смотреть в никуда — в кромешнюю темноту.
Может, он зря ввязался в затею с поисками сундука, вовлёк в авантюру приятелей?.. А почему «ввязался»? Он вынужденно попал в водоворот этих событий. Не попади к нему икона с куском старой телячьей кожи с описанием содержимого сундука. Он бы продолжал писать свои картины, жить прежней, спокойной и размеренной жизнью… «И не интересной», — в мыслях подчеркнул он. Он был волею судьбы вовлечён в довольно опасную круговерть и поначалу не жалел об этом. Новые порции адреналина будоражили кровь, заставляли сильнее биться сердце, он снова почувствовал вкус жизни. Рухнула в преисподнюю пустота его существования. А — теперь? Теперь нет-нет стала проскальзывать то ли усталость от всех передряг, то ли убивает бесплодность их усилий в поисках пресловутого богатства. Николай усмехнулся: «Кому богатство принесло счастье? Внешне да — роскошная жизнь без забот, без дум, как заработать на кусок хлеба, свобода передвижений, делаю, что зочу, зависть окружающих — не таких богатых, но желающих таковыми быть. Зависть! Она толкает на преступления…
Мысли, обгоняя одна другую, проносились в голове Николая. Спать не хотелось. Он стал замерзать и встал, чтобы надеть куртку. Когда он поднялся, за грядой на горизонте, скорее, угадываемом, чем видимым, увидел тонкую светлую полоску. Она как бы мерцала = то тускнела, то разгоралась и расширялась.
«Сколько же времени я просидел? — подумал Николай. — Уже рассветает». Но понял, что ошибся — небо светлело не на востоке, а на западе».
В ту же минуту, не успел он подумать, что происходит, вдали раздалось тихое шелестение, словно под порывами ветра тёрлись друг о друга листья жёсткой осоки. Николай вздрогнул, вспомнив майский вечер в отсутствии Афанасия, когда его посетил призрак умершей жены.