Озеро призраков

— Мне ведь тоже деньги нужны, — продолжал Борзов. — Я их не кую. Ещё стены у погреба выкладывать, кирпич, видал, сваленный. Дел много, а ты ещё заработаешь.

Мишка взял протянутые деньги, пересчитал их.

— Ну, вычел, так вычел, — сказал он, вставая с табурета. — Не буду же я драться с тобой. — Он заправил выехавую рубашку под ремень, надел пиджак.

Аким ждал от Мишки выкриков, брани, угроз. Но Мишка был спокоен, только ярче закраснела щетина на небритом лице.

— Ты слыхал, — обратился он к Борзову, — в Америке есть автоматы такие, мелочь разную продают. Ты опускаешь монету, а потом как съездишь его по резиновой морде, а он тебе раз — сигарету. Звезданёшь его другой раз, он тебе вторую… Давай я тебя по зубам гвоздану — и деньги твои. Мне не жалко. Их тоже надо заработать. Задаром, — он посмотрел на хозяина, — только птичи поют.

— А отдашь? — Борзов напрягся. На шее замерцала синенькая жилка.

Мишка, видно, не ожидал такого ответа, но сказал сразу.

— Отдам, почему не отдам.

— Не отдашь, — поднял руку Аким. — Знаю я вас, прохвостов.

— Давай на спор, что отдам.

— Не отдашь! — Борзов топчется на месте.

Мишка хрустит деньгами, складывая их.

— Только не до крови, — наконец решается Аким.

— А это уж как получится, — отвечает Мишка и тут же, развернувшись вкатывает звонкую оплеуху растерянному Борзову.

Тот отскакивает от удара.

— Ты что делаешь! Я в суд подам.

— По договору, — смеётся Мишка, достаёт из нагрудного кармана пиджака затёртую трёшку, бросает Борзову. — Лови! Это твои чистокровные. Больше ты не заработал.

Он водрузил на голову шляпу и вышел на улицу. Посмотрел на комья выброшенной из погреба земли, взял лопату, поднял с травы напильник и не спеша пошагал с участка.

1981

СЕДОЙ

Прошлым летом знакомый журналист из районной газеты, зная, что я собираю материал о тружениках Нечерноземья для будущего очерка, пригласил меня:

— Я еду завтра в совхоз, хотите захвачу? Заодно посмотрите, какую мы ГАЭС строим. Да и так, может, что для очерка подберёте. Тем у нас, — он качнул головой, — пропасть. — И заулыбался: — Ну как?

Я согласился, и мы поехали. День был погожий, солнечный. В деревне шёл сенокос. На дорогах то и дело попадались навитые сеном машины с загорелыми парнями наверху; на улицах поскрипывали колодцы; и смуглые шефы, припав к ведру, по очереди пили воду; с усадеб слышались звуки отбиваемых на вечернюю росу кос. Пруды кишели купающимися ребятишками. Было крикливо, пыльно, все спешили, ехали на машинах, тракторах, мотоциклах — у всех дел было невпроворот.

Мы заехали на центальную усадьбу совхоза, узнали, где директор, агроном, нашли их, мой знакомый взял у них нужную информацию, записал о видах на будущий урожай — косовица хлебов вот-вот начиналась, снова слетали в контору за сводками, побывали на строящейся ГАЭС, наконец всё было сделано и можно было возвращаться в город.

Места эти я знал довольно хорошо — бывал здесь несколько лет назад, а одно лето прожил в небольшой деревушке, и вот теперешняя поездка всколыхнула во мне полузабытые чувства, смутные и расплывчатые, и я уже не мог ехать обратно, не заглянув в эту деревню. Я сказал об этом своему спутнику.

— Это налево от шоссе? — спросил меня Александр Иванович.

Я кивнул.

— Мы ненадолго, — сказал я и добавил, боясь, что он не согласится гонять машину в такую даль: — Знакомый там у меня… Давно не виделись…

— Бога ради, время есть, — ответил Александр Ивановч и попросил шофёра разворачиваться.

Шофёр свернул на просёлок. Замелькали поля, кусты, рощицы, телеграфные столбы с пасынками, обросшие лебедой, крапивой. Я смотрел на всё это, и почти каждая полянка, узкий выступ леса или крутое, как каравай хлеба, поле — всё оживляло во мне лежащие подспудно воспоминания.

Машина тяжело взобралась в гору. За бугром мелькнули и стали расти верхушки вётел, лип, показались крыши, затем и все избы. Всё было как тогда. За обочинами дороги — поля с созревающей пшеницей и овсами, зелёные с картофелем, за ними отжившая своё, ненужная, с продырявленной крышей рига, и дорога круто сворачивала к избам.

Подминая под колёса плотную, как цемент, пыль, оставляя за собой жёлтый шлейф, машина подъехала к деревне. Вот крайний в два окна дом с опиленным тополем у проезда, вот пятистенок Овдоньиных с шумливым садом, пруд с низкими, вровень с водой, берегами…

— Подъезжай к тому дому со светёлкой, что у пруда, — сказал я шофёру.

Мне показалось, что ничего не изменилось. Всё было, как и в то лето. Та же ветла с обломанным толстым суком, широкая луговина, лишь своим простором напоминавшая, что когда-то на ней стоял ещё один дом, тот же колодец, скрипучий, с качающимися столбами, державшими тесовую крышу.

Шофёр подъехал к дому и остановил машину. Я вышел и пошёл к калитке по пыльной траве. Было удивительно тихо. Не летали пчёлы, ромашки были запылённые, как и широкие листья подорожника, закрывавшие тропку. Ограда палисадника сдала назад и покривилась. Стёкла окон пусто и темно отражали небо и кусты.