Озеро Радости

— Так а что? Ну да, работа у него, конечно, стремная… Но на ходовые характеристики, — Вичка едва заметно виляет бедрами, — это не влияет.

— И как он? — Девочке становится немного страшно за боевую подругу. Она вспоминает это чувство, что ты — то ли подозреваемая в преступлении, то ли без пяти минут ее жертва.

— Да нормально он. — Вичка, покачиваясь, прикладывается к фляжке еще раз. — Нормально. На повышение пошел, ему по должности жена нужна. Так что скоро за платьем пойдем. — Ее взгляд снова замутняется. — Единственное, что прошлое мое он вспоминает. По-се-кунд-но. Но — только пока не пьян. А там ложится, и все похер ему.

— Бьет он тебя? — Яся ищет следы на Вичкином лице и руках.

— Да если б бил… — мечтательно вздыхает Вичка.

— Рустем про меня не спрашивал? — невзначай интересуется наша героиня.

— Рустем? Да нет, он с двумя нанайскими моделями сейчас мутит. Им лет по пятнадцать на вид. Вытащил их из Уссури и спаивает. Им много не надо. Одну зовут Рябина, Нэсултэ по-ихому, вторую — Черемуха, Сингэктэ по-ихому.

Новости о наших бывших сначала разрывают нам внутренности, затем — оставляют шрамы, потом — царапины, наконец на них перестает реагировать даже кожа. Вот бы еще понять, в том ли дело, что они перестают быть значимыми, или в том, что все самое человеческое в нас отмирает, убиваемое этими новостями.

Ясе хочется соврать соседке про то, как она счастлива. Про то, что у нее есть парень — адвокат. Даже больше — владелец юридической консультации. Сын первого замминистра юстиции. Про то, что она живет в большом доме в Тарасове. Что ужин ей подает служанка из Эфиопии. Но фактическая сторона Ясиной жизни если и нуждается во вранье, то лишь в сторону преуменьшения. Например, что дом — не в Тарасове, а в Соколе. Потому что кто же поверит, что у хостесс из чеховского сада к родительскому дому ведет аллея, вход на которую обозначен кирпичом. Что же касается счастья, то это такая субстанция, о которой совершенно невозможно врать. Человек либо счастлив — и тогда это заметно по тому, как светятся его глаза, как он беспрестанно напевает или насвистывает что-нибудь, как он легко начинает смеяться, едва подвернется повод; либо — несчастлив. И в этом случае сколько бы он ни перечислял свои дома, машины, служанок и возлюбленных — внимательный собеседник все поймет. Яся знает, что соврать про собственное счастье у нее не получится. Можно было бы сказать, что Вичка более счастлива, чем она. Если бы счастье можно было сравнивать.

* * *

Ясину сменщицу зовут Ирина Колена. Она ходит в длинном малиновом платье под обтрепанной дубленкой, красит губы в ализариновый цвет и поворачивает искусственный жемчуг на груди той стороной, которая скрывает облезший перламутр. У нее походка фурии, которая несется в бой. Она страшна, когда ее каблук застревает в решетке водостока. Минимум два раза в месяц Ирина Колена просит подменить ее на смене, безо всякой компенсации. Яся не возмущается. Московский опыт научил ее быть внимательной к мелочам. На воротнике гавайской рубашки Каравайчука — ализариновые следы.

* * *

Они встречаются с Котей два раза в неделю, чаще не позволяют взаимная занятость, отсутствие совпадающих выходных, состояние дорог в Тарасово и из Тарасова, которые начало заметать, так как пошли снегопады, а китайская вишенка Коти — на летней резине, плюс по снегу он ездить боится; в общем, что-то не позволяет, что-то постоянно не позволяет им встречаться чаще, и скорей всего, конечно, это Ясино нежелание видеть его рядом с собой.

Молодой юрист прилежен и старателен. Он, как сформулировал бы Теодор Драйзер, превратил попытки освоиться в Ясином флигеле в свою работу, в свое призвание, в свое хобби. Он носит цветы. Он прочитал Ницше. Он рассуждает о Феллини. Он стал реже говорить «Я тебя люблю». Он цитирует Павлову. Он пробует себя в разговорах о звездах.

Вместе с тем, его глаз с пшеничными ресницами отмечает все эти мелкие нюансы — флигель, в который Янина запускает его с бокового входа, прохладность, с которой дочку Сергея Юрьевича и гостя дочки Сергея Юрьевича привечает садовник Валентин Григорьевич; собственную непредставленность Сергею Юрьевичу, а также то, как сух и отстранен Сергей Юрьевич, когда единственный раз они сталкиваются с ним на лестнице. Профессиональный статус Костика, зажатый между долбящим обухом следствия и разогретой от множественности растираемых по ней судеб наковальней судебной системы, делает его способным схватывать линии силовых напряжений с первого взгляда.