Озеро Радости

Время от времени ее размышления прерываются ржавым дребезгом пролетающих мимо велосипедов. От дома (она уже воспринимает свой с Валькой блок домом) до продмага — 2 км, автобус в Малмыгах один и эти удаленные от нужд и городского администрирования и идеологии точки, к несчастью, не связывает. А потому все действительно, как и объясняла Валька, летают на велосипедах — в том числе те, кто по причине какого-нибудь юбилея едва держится на ногах. Закрепившись на раме, они начинают с остервенением налегать на педали и если и падают — только в первые три-четыре прокрутки. Дальше велосипед набирает скорость, и центростремительная сила вращения колес каким-то образом выравнивает рождаемое головой игрока шатание. Яся в этом мире железа и спиц — в самом низу пищевой цепи, опережая ее, они даже не трогают звоночки, которые задействуют разъезжаясь. Пешеход под их ногами, как птица: услышит — выпорхнет сам. Не услышит — невелика потеря.

Примерно на полпути Яся слышит далекий грохот, доносящийся откуда-то со стороны заброшенного мясокомбината. Она удивляется тому, что все птицы притихли. Солнце при этом еще не зашло. Небо ясное, по нему с огромной скоростью несутся подсвеченные закатом облака.

Грохот нарастает, в нем появляются металлические составляющие — как будто на Малмыги несется исполинский небесный товарняк. Она проходит группку велосипедистов — они все спрыгнули со своих железных ишаков и напряженно вглядываются в горизонт в поисках источника звука и не находят его — грозовой тучи нет, да и фашистских танков не видно. И вот через далекое еще поле, перекликаясь с видением затопления Малмыг из ее сна, проходит волна поднятой пыли. Она похожа на рыжую стену, которая с большой скоростью несется на их город. Один из вглядывающихся в происходящее на поле велосипедистов показывает на далекие березы, согнутые этой стеной в дугу.

— Твою мать, это ветер! — орет он. — Сейчас тут полный гамздец начнется!

Они кузнечиками прыгают на свои скрежещущие драндулеты и налегают на педали так, что из-под шин с пулевым свистом летит щебенка.

Яся заторможенно смотрит, как ветряной фронт подходит ближе, вздыбливает целлофан на чьих-то парниках, бесцеремонно срывает его, одним движением, как платье с любимой, и шуршащая спираль, крутясь, уносится вверх; она видит, как ветер проходится по гривам яблонь, как властно пригибает кусты, несясь по ним большими прыжками прямо к ней. В Ясе шевелятся какие-то неясные, далекие воспоминания времен лесной школы.

Она встречает ветер с улыбкой. Она совершенно не боится его. Ветер бросает ей в лицо пригоршни песка, запускает пятерню в ее волосы, натягивает платье на теле так, как будто оно вымокло. Ей кажется, что стоит сейчас высоко подпрыгнуть, и ветер подхватит ее и унесет в Канзас, но ей не нужно в Канзас. Прикрывая ладонью глаза, в которые огромный невидимый вентилятор стремится засыпать песок всех пустынь мира, она видит, что мешок в ее руке натянулся в полете — он висит не перпендикулярно, а параллельно земной поверхности. Отпусти его, и сосиски еще выбьют стекло чьей-нибудь машине.

Ветер делает слабое сильным и сильное слабым.

Невесомые и недвижимые ранее растяжки над проезжей частью, сообщающие о подведении итогов конкурса по мини-футболу, посвященного восьмидесятипятилетию белорусской милиции, превратились в паруса, они стремятся выкорчевать столбы, на которых закреплены. Тросы, их удерживающие, трещат от напряжения. Чугунные фонари, выглядевшие такими надежными, похрустывают от порывов, стекло в одном из них уже лопнуло, то ли выдавленное напирающим плечом урагана, то ли погибшее от меткого попадания запущенного ветром в воздух яблока.

Быстрыми перебежками, пережидая особенно резкие порывы за бронированными — в силу своей плотности — кустами можжевельника, Яся доходит до общаги, прыгает внутрь вестибюля и наконец вдыхает полной грудью, только сейчас осознав, что все время до этого не могла толком дышать, так как грудь была забрана в плотный корсет налетающего воздуха.

Всю ночь она слушает, как порывы ветра обозначают деревья, делая их листву слышимой.

х х х

Яся просыпается от воробьиной разноголосицы: апокалипсис минул, и птахи орут так, как будто они открыли под окнами сессию фондовой биржи, и котировки только что плавно двинулись вверх. Она некоторое время с ненавистью смотрит на голубое небо с застывшими в нем облачками и вдруг приходит к мысли, что так теперь будет всегда. Что бы ни случалось в природе или мире, какие бы ураганы, камнепады или метеоритные дожди не обрушивались на планету Земля, каждое утро ей придется открывать глаза в Малмыгах с мыслью, что через час нужно идти в библиотеку, а после этого сидеть до пяти в интерьере, где меняется только конфигурация солнечных пятен на стене.