Озеро скорби

Уард почувствовал огромную нежность к своему престарелому товарищу, который появился в доме крошечным щенком — его подарили коллеги как раз после первой годовщины смерти Эйти. Они с Лугом уже долго жили вместе, и Уард знал, что собака вряд ли протянет еще год. Луг подошел к той точке своего существования, когда основные внутренние органы начинали отказывать. «Должно быть, так бывает у всех существ, — подумал Уард, — сколько бы они ни жили. Мы все в этом смысле хрупкие, уязвимые и несовершенные, насквозь тленные». Он давно заставил себя признать, что его привлекала именно опасная неустойчивость в характере Эйти Скалли, словно она могла возместить его страх перёд напряженной жизнью в настоящем. Его завораживали тьма и хаос в ее природе, способность как к страсти и творческому порыву, так и к вспышкам паранойи и безутешному отчаянию. Когда-то Уард думал, что если окружит ее миром и постоянством, то она сможет хоть немного удержать их в своей душе, но он оказался не прав. В их браке отсутствовала общая способность радоваться. Эйти всегда была беспокойна, ее раздражали любые ожидания. Когда после свадьбы он впервые привез ее в этот дом, она повсюду ходила за ним, будто на экскурсии, а потом вернулась к отцу, и только через две недели Уард убедил ее жить с ним в их доме.

Конечно, сейчас он чувствовал, что должен был раньше заметить признаки происходивших перемен. Изменения начались постепенно, расходясь тончайшими трещинами по их жизни. Перебирая прошлое, Уард вспоминал жесты и взгляды, отмечая особое отсутствующее выражение лица Эйти, говорившее, что она не знала, кто он такой и что она здесь с ним делает. Постепенно она потеряла способность играть на арфе; руки ей больше не подчинялись. Однажды вечером он пришел домой и увидел, что она сидит за арфой, и инструмент совершенно расстроен, а на коленях у нее сеть позолоченных струн. «Все было не так, Лайам, — сказала она. — Уверена, я смогла бы играть, если бы только она была настроена как следует». Арфа до сих пор стояла расстроенная в углу их гостиной.

Однажды Эйти сказала ему, что будет гулять. Сначала он обрадовался, понадеявшись, что ежедневная физическая активность поднимет ей настроение. Но даже прогулки со временем стали доставлять неприятности. Возвращаясь домой, Уард иногда заставал жену на обочине дороги; она шла с опущенной головой, безмолвно шевеля губами, сгибаясь под ношей слов и чисел, которые начали переполнять ее разум. Постепенно она начала считать, сколько точно шагов было до всех мест, куда она ходила в городе: до почты, до газетного киоска, до аптеки. Карманы ее были набиты мелочами, которые она воровала: шарфами, перчатками, губными помадами — ничем из этого она не пользовалась, а Уард все это потом потихоньку возвращал. Ни у кого не хватало духа остановить Эйти в открытую. Затем она начала уходить дальше. Уард помнил тот ужасный телефонный звонок из участка Гарды в Баллингаре в шести милях отсюда — в разгар ливня ее нашли спящей в гроте у ног Богоматери. Когда он пришел за женой, она никак не могла понять, где находится, как потерявшийся ребенок. Он все еще помнил отсутствующий взгляд, которым она встретила расспросы о том, зачем она бродила одна под дождем. После того случая Эйти несколько недель не уходила из дома, и Уард думал, что ей стало лучше, не осознавая природу ее недуга.

Его коллеги всегда обращались с ней почтительно и помогали ему улаживать все проблемы, но это было вызвано скорее жалостью, чем пониманием. Он знал, что они шептались за его спиной: «Бедный старина Уард. Никому не пожелаешь сумасшедшую жену». Эйти постепенно ускользала в забвение, и он ничем не мог ей помочь. Он каждый день жил в неизвестности, в ужасном предчувствии. Ее не следовало оставлять одну, но Уард знал, что она всегда находила способ, чтобы убежать. Никакая бдительность не помогала. А если признаться, отчасти он хотел позволить ей уйти, дать ей то, чего она так страстно желала.