Озеро тьмы

Вечер был сырым и туманным — конец ноября. На каждой голой ветке висела цепочка капель. Мартин и Франческа вышли на Хайгейт-Хилл. Под ногами шелестели листья платанов и каштанов, мокрые, скользкие, почерневшие.

— Заехать за тобой завтра в магазин? — Мартин махнул такси, и машина уже подъезжала к ним. Он еще не знал, сколько ему предстоит пережить драм, связанных с такси. Франческа взяла его за руку.

— Не завтра.

— Когда же? В субботу?

Она охнула и закрыла лицо руками.

— О, Мартин, никогда.

И уехала.

Будь его машина рядом, Урбан последовал бы за тем такси. Но машина была на стоянке Кромвелл-корт, в двухстах ярдах отсюда. Он возвращался назад, объятый паникой, почти в ужасе, что потерял ее. Из-за поцелуя? Потому что пытался выведать подробности личной жизни? Растерянный, Мартин сидел у себя в гостиной, когда зазвонил телефон. Голос Франчески — помилование — заставил его в изнеможении опуститься в кресло.

— Я не должна была этого говорить, Мартин. Я не это имела в виду. Но ты ведь понял, правда, что в эти выходные мы не сможем увидеться?

— Нет, не понял, но соглашусь, если ты так скажешь.

— Встретимся на следующей неделе, во вторник. Я все объясню во вторник, и все будет в порядке. Обещаю, все будет хорошо. Ты мне веришь?

— Конечно, я тебе верю, Франческа. Если ты говоришь, что все будет хорошо, я тебе верю. — Он не собирался произносить этих слов, до последней секунды не был уверен в своих чувствах, и вообще, такие признания нужно делать не по телефону, но все равно сказал: — Я люблю тебя.

— Мартин, Мартин… — пробормотала она. В трубке послышался щелчок, затем гудки отбоя.

От мысли о том, что он не увидит ее целых четыре дня, внутри образовалась странная пустота. Сегодня он пойдет к родителям, чтобы скомпенсировать свое отсутствие в четверг, завтра выпьет с Норманом во «Фляжке» и поужинает с Эдрианом и Жюли Воучерч, потом длинное и мрачное пустое воскресенье… Почтальон пришел рано, в десять минут девятого, принес счет за телефон и конверт, подписанный незнакомым старческим почерком.

Письмо было от Миллисент Уотсон. Она обращалась к нему «уважаемый мистер Урбан», хотя Мартин помнил, что его представляли ей как Мартина и она называла его по имени. Ей не совсем понятно его письмо, сообщала мисс Уотсон. Он ее ни с кем не перепутал? Если у него сложилось впечатление, что она клиентка его фирмы и имеет инвестиции, то это не так. Она не может взять на себя такую ответственность, как владение собственностью. Более того, она никогда не сможет вернуть деньги, которые предоставит ей в качестве аванса фирма Урбана, Ведмора и Маккензи. Она никогда в жизни не занимала ни пенни и уже не желает начинать. Письмо Мартина ее очень разволновало; она от волнения не могла спать.

Мартин в некотором смятении читал письмо, когда пришел мистер Кохрейн. Он принес с собой шестифутовый шест с зеленой нейлоновой щеткой на конце. Это приспособление, предназначенное для чистки потолков, однажды уже появлялось в квартире — мистер Кохрейн с боем привозил его в автобусе из своего дома на Севен-Систерс-роуд. Мартин тогда сказал, что готов купить щетку для потолка, чтобы избавить уборщика от беспокойства и неудобств, но мистер Кохрейн, разозлившись еще больше, ответил, что ненавидит, когда люди, не знавшие нужды, разбрасываются деньгами, покупая ненужные вещи. Потом Мартину понадобится ручной пылесос, предположил он, электрическая машинка для полировки и так далее.

Сегодня утром мистер Кохрейн не поздоровался. Рывком натянув на себя куртку, как у торговца скобяными изделиями, он пустился в довольно несвязные рассуждения о последних несчастьях своей невестки, сообщив при этом сведения, которые в других обстоятельствах получить от него было бы затруднительно. Зеленая нейлоновая щетка скребла потолок.

— На грани серьезного нервного срыва, Мартин, так говорит док. Он прописал ей восемь таблеток валиума в день… нет, вру, двенадцать. Я полночи был с нею там, в номере двадцатом, и я не побоюсь вам сказать, Мартин…

— Номере двадцатом? — рискнул Мартин.

— Номер двадцать, Барнард-хаус. В начале Лад-брок-Гроув, знаете? Сколько раз вам повторять? Как об стенку горох. А теперь посторонитесь, а то паутина упадет на ваш дорогой костюм. Красивые эти хризантемы, правда? Должно быть, дорогущие… Сегодня они, как говорится, цветут, а завтра отправятся в печь.