Озеро Туманов

В общем и целом место являлось вполне благопристойным. Здесь всего один раз произошло убийство: когда некий пришлый грубиян обнаружил сходство Ионы в рваных подштанниках с почтенной супругой одного из рыбаков, о чем не преминул поведать самым громким голосом. Поскольку грубиян был, как только что упоминалось, чужаком, то никакого убийства, можно считать, толком и не случилось: тело зарыли, а о деле забыли.

К знатному мальчику, когда он начал ходить вместе со своим воспитателем в «Иону и Кита», быстро привыкли.

— Когда–нибудь вы станете господином всех этих людей, — поучал Эсперанс сира Ива, — и вам, пожалуй, следует постоянно помнить об этом.

Поначалу Ива смущали шум и крики, стук кружек и развязные манеры собравшихся, но Эсперанс быстро успокоил его:

— В душе все они добры. Стоит присмотреться к ним сейчас: за трактирным столом человек раскрывается не хуже, чем на поле боя.

— Очень уж они шумят, — признался Ив на ухо своему воспитателю.

Сколько признаний выслушало это желтоватое плоское ухо и ни разу не дрогнуло, хотя в иные мгновения, когда Эсперанс задумывался, уши его шевелилисьсами собою: бывший разбойник даже не замечал за собой своего столь редкого среди людей умения.

— Они шумят, потому что вспомнили о себе, — объяснил Эсперанс. — Весь день они трудились, да и ночью не было им покоя. Но вот настала для них свободная минутка, и все, что они отложили на самую дальнюю полку памяти, — мысль о самих себе, — вдруг выпало и обрушилось на них. Вот они и кричат: «Я здесь! Я здесь!» Вам надлежит хорошенько понимать это и никогда на них за такое не сердиться.

Ив кивнул и потянул к себе огромную кружку с сидром.

Он потянул сквозь зубы хмельное, а потом замер, закрыл глаза и прислушался. Сперва внутри его было тихо, а после вскипела непонятная радость, и он неожиданно закричал на весь трактир:

— Я здесь!

Кругом захохотали. Эсперанс гаркнул:

— Молодой сеньор желает отдохнуть, как и все! Это не повод для потехи.

— Отдых — дело серьезное, — весело согласился какой–то рыбак с выдубленным на солнце лицом.

И снова вокруг пили и галдели, уже не обращая внимания на юного сеньора.

— Понравилось? — спросил его Эсперанс.

Ив открыл глаза — они лучились — и кивнул несколько раз.

— Когда я стану господином этих людей, — сказал он тихо, — я буду понимать и жалеть их.

— Вот это правильно! — одобрил Эсперанс.

Он водил Ива в трактир приблизительно раз в неделю, а иногда и чаще, и учил полезным вещам. И хоть сир Ив вместе со всеми охотно горланил старинные песни, все же то малое расстояние, которое надлежит соблюдать между будущим господином и будущими его подданными сохранялось в неизменности.

Через несколько дней после того, как на берегу было найдено зеркало, Эсперанс опять повлек сира Ива в трактир.

— Сегодня мне не хочется быть с людьми, — сказал сир Ив, когда вечером Эсперанс объявился в его комнате и сообщил о своем намерении. — Я бы лучше почитал.

— Незачем жечь свечи и портить глаза, — возразил Эсперанс. — Чтение — для утреннего времени, когда в голове пусто, а свет изливается с небес для всех людей равно и задаром. Если ваша милость вздумает жечь свечи, то лишь для того, чтобы возгордиться без всяких на то оснований.

— Почему? — удивился сир Ив.

— Потому что жечь свечи может лишь богатый человек, — сердито сказал Эсперанс. — Вот почему! А гордиться богатством — самое последнее и низкое дело.

— Я вовсе не горжусь богатством, да и не имею его, — сказал Ив. — Когда я читаю, то не думаю ни о свечах, ни о деньгах, а только о тех людях и прочих чудесах, что описаны в книге.

— Это вам только кажется, что не думаете, — фыркнул Эсперанс. — Откуда вам знать, какие потайные мысли бродят позади ваших прекрасных мечтаний? Они — точно вороватые слуги за спиной у господ: притаятся и делают свое черное дело, пока на них никто не смотрит.

— Как же мне поступить? — огорчился сир Ив.

— Идти со мной в трактир, что же еще? — пожал плечами Эсперанс. — Что до мыслей, то здесь надлежит являть особенную бдительность. Говорю вам, они подлы, хуже стрелков из лука и арбалета: затаятся и пустят стрелу, когда ожидаешь этого меньше всего. Нельзя давать им ни малейшего повода.

— Ты прав, Эсперанс, — признал сир Ив с сожалением. — Я пойду с тобой.

— Тропа между гордостью и глупостью чрезвычайно узка, тоньше лезвия, — сказал Эсперанс. — И ведет она прямехонько в трактир. Здесь ты можешь на меня вполне положиться.

— Ясно, — сказал Ив.

Он взял плащ с меховой оторочкой, ибо наступил август и ночи становились прохладными.

— Нынешняя ночь — особенная, — сказал по пути Эсперанс. — Я настаивал на нашей прогулке еще и по этой причине, хотя и первой было бы достаточно. Помните, мой господин, мы говорили о вашем истинном лице?

— Да, — сказал Ив. — Мне не понравилось мое лицо.

— Найдется какая–нибудь женщина, которая сочтет его достаточно красивым для того, чтобы полюбить, — сказал Эсперанс со вздохом. — Вам не следует лишь спешить с этим. Впрочем, я говорю сейчас не столько о вашей внешности — вы все–таки недостаточно уродливы, чтобы носить капюшон или покончить с собой, — сколько о вашей сущности.