Озеро Туманов

А рыцарь из Рюстефана ловил все слухи, доходившие до него из Керморвана, и радостно потирал руки. Скоро возмездие свершится!

* * *

Однажды Эрван де Керморван шел по берегу реки и плакал. Плакал он потому, что жалел свою жену и не хотел ее потерять. И вдвойне ему досадно было знать, что умирает она из–за его глупости. Он заметил лягушку, которая глядела на него с камня так, словно знала что–то важное, и воспоминание о безумном дожде вдруг посетило Эрвана. Он вспомнил Сакариссу, которую заставил поддаться безумию и которую обесчестил до свадьбы. И тень старого вожделения зашевелилась в душе Эрвана. Но он продолжал считать себя невиновным, потому что Сакарисса хоть и умерла рано, все же успела испытать счастье брачной жизни.

Он уселся на камень на корточки и стал разговаривать с лягушкой.

— Помнишь безумный дождь? — спросил он.

— Кв–а–а–а, — заскрипела лягушка, но с места не двинулась и уставилась на Эрвана выпуклыми глазами. Казалось, она осматривает его сразу со всех сторон.

— Надеюсь, у тебя в том году было много жирных икринок, — продолжал Эрван. — А у меня только две. Но каждая из моих — в тысячу раз больше десятка твоих. Представь себе только! Если в одном ребенке пяти лет умещается приблизительно тысяча шестьсот головастиков, то во взрослом мужчине, вроде меня, зрелых лягушек, вроде тебя, уместится приблизительно две тысячи. Таково соотношение людей и лягушек, устроенное самим Господом! И да благословит Бог нашего каноника, который когда–то обучал меня счету и письму, за то, что я сумел это подсчитать в уме и так быстро.

— Кв–в…а–а–а, — сказала лягушка и переставила лапки у себя перед брюхом.

— Моя жена больна, — продолжал Эрван. — И почему–то сегодня мне стало казаться, что это все — из–за безумного дождя. А ты что думаешь?

Лягушка вдруг сиганула в воду, только ее и видели. Одни лишь круги расплылись по поверхности. Эрван поднялся на ноги и столкнулся лицом к лицу с корриган.

Все бородавки на лице Аргантель горели темно–красным, а глаза у нее были заплаканные.

— Кто ты? — спросил ее Эрван.

— Будто сам не видишь! — огрызнулась она. — Я корриган, будь ты неладен, глупый человек, разговаривающий с лягушками!

— Почему ты плачешь, милая корриган? — вежливо спросил Эрван. Он знал, что с такими, как Аргантель, следует разговаривать очень учтиво, иначе они могут здорово напакостить.

— Я плачу, потому что ты убил мою воспитанницу и подругу! — сказала Аргантель. — Я потеряла ее и не могу отыскать, хотя часто прихожу в замок Керморван. Там я вижу тебя, и твоих детей, и твоих слуг — не вижу только мою дорогую Сибильду, потому что ты убил ее.

— Идем, — сказал Эрван, хватая корриган за влажную и холодную руку. — Я покажу ее тебе. Она очень больна, но, может быть, ты сумеешь ее излечить, если только о тебе говорят правду, и корриган умеют исцелять болезни людей.

Аргантель засияла и сжала руку Эрвана. Вместе они отправились в замок, и Эрван показал ей Сибильду, спавшую беспокойным сном.

— Это? — удивилась Аргантель. — Но это вовсе не моя Сибильда!

— Как ты можешь так говорить? — возмутился Эрван. — Посмотри на нее хорошенько!

Аргантель покачала головой.

— У моей Сибильды были прекрасные золотые волосы, а это какая–то кочерыжка. Я не узнаю ее!

— Ты потому и не можешь ее узнать, что я остриг ее волосы, — сказал Эрван.

— Ты?! — Тут Аргантель испустила громкий вопль, такой ужасный, что поваренок на кухне оглох, а несколько кувшинов в подвале разбились. — Ты остриг ее волосы? Ты убил ее!

— Не смей так говорить! — рявкнул Эрван, но что ему до разъяренной корриган!

Аргантель вцепилась ему в лицо когтями и заверещала:

— Убийца! Убийца! Убийца!

После этого она повернулась и бросилась бежать из замка.

Эрван сел на постель жены, вытер с лица кровь и задумался. Корриган подтвердила то, о чем он и прежде догадывался: для исцеления Сибильды нужно искать не лекарства, а средства, позволяющие волосам скорее отрасти.

Он созвал всех женщин, бывших в замке, и расспросил каждую — чем они моют свои волосы. И все принесли ему разные травы и цветы, и всякие иные снадобья. Целыми днями в замке жевали хлебную кашицу, чтобы обкладывать ею волосы госпожи, и мололи высушенные травы, чтобы добавлять их в масла, и варили цветки вместе с кусочками целебной глины. Всеми этими снадобьями они без устали пользовали Сибильду, и в конце месяца ее волосы действительно немного отросли — так что она очнулась и даже стала разговаривать со своим мужем.

Но болезнь ее развивалась быстрее, и Эрван к своему отчаянию видел: хворь убьет Сибильду раньше, чем волосы ее достигнут хотя бы основания шеи.

Так и произошло. В один из декабрьских дней, когда было особенно холодно, Сибильда не проснулась, и ее тело держали в погребе до середины февраля, пока земля не стала достаточно мягкой для того, чтобы выкопать могилу.

* * *

— Ты доволен? — спросил посланец дьявола у рыцаря из Рюстефана.

Тот хмурился и морщился, а потом покачал головой:

— У Эрвана осталось великое утешение — его дочь. Я хочу, чтобы с ней случилась беда.