Озеро Туманов

— Случилось так, что проделывая очередной прыжок, Жан повредил себе спину. Но, поскольку герцогиня была весела, Жан не захотел портить ей праздника и поскорее закончил выступление: он уполз, помогая себе руками и подражая ящерице. Он надеялся, что отлежится и болезнь его пройдет, но на следующий день все оказалось еще хуже, чем было накануне: он утратил способность двигать ногами, и холод медленно поднимался от колен все выше и выше. Еще через два дня Жан понял, что умирает — скоро холод подберется к самому сердцу и остановит его. Между тем герцогиня соскучилась по забавным выходкам своего шута и, узнав о его болезни, явилась к нему сама. Впервые в жизни шут не сумел рассмешить ее и заплакал. И тогда случилась удивительная вещь: заплакала и сама Изор.

— Это потому, что душа у нее была добрая, — сказал Ив. Голос мальчика подрагивал.

Вран искоса поглядел на племянника и, никак не отзываясь на его последнее замечание, заключил рассказ:

— Одна теплая слеза герцогини упала на грудь шута, и сразу же холод отступил. Тогда Изор положила руку ему на лоб и велела поскорее поправляться: «Если ты меня любишь, — сказала она, имея в виду, конечно, не любовь мужчины к женщине, которой на самом деле втайне пылал шут, но обычную любовь слуги к доброму господину, — то непременно будешь на ногах к нынешнему воскресенью, потому что я жду к себе важных гостей и желаю насмешить их».

— Он поправился? — спросил Ив с замирающим сердцем.

— Да, — сказал Вран.

Поначалу он хотел рассказать совсем другое: как шут умер от неразделенной любви, но, видя, как страстно хочется племяннику доброго завершения повести, изменил намерение.

— В то воскресенье, говорят, Жан проделал самые забавные свои трюки… Впрочем, все это случилось почти сто лет назад.

Другие лампы были столь же причудливы, и с каждой связывалась какая-нибудь история: одна напоминала о верном псе, которого Тристан выучил не лаять во время охоты, дабы тот громким лаем не выдал ревнивому королю Марку местонахождение влюбленных (не могли же Тристан и Изольда, сбежав от короля, отказать себе в удовольствии поохотиться!); другая была отлита в форме хитрого кота Тибальта, приятеля и соперника лиса Рейнеке; третья имела вид оседлавшей философа женщины с распущенной шнуровкой на лифе.

— На свете нет другой такой же лампы, — рассказывал племяннику Вран. — Их делают из воска, обмазывают глиной, а после заливают в форму металл. Воск выливается через специальное отверстие, а глиняную оболочку — после того, как металл застывает, — разбивают…

Впрочем, Ива не столько интересовал способ изготовления фигур, сколько связанные с ними истории, и Вран охотно пересказывал одну за другой.

Так Ив узнал о чудесном коне, которого корриганы наделили даром говорить человеческим языком, наказав воспользоваться этим умением лишь трижды за жизнь, и о певце, которого ослепили враги и который проклял их за это, предсказав тем, что трижды они после этого родятся на свет — и трижды погибнут позорной смертью.

«Я никогда не ослепил бы певца, — думал Ив, едва сдерживая слезы, — и отпустил бы на волю чудесного коня после того, как он заговорил бы со мной в третий раз. Я не поступил бы так, как поступали все эти неразумные люди, которые погубили себя и других лишь потому, что думали только о себе и собственной выгоде…»

Вран поглядывал на раскрасневшееся лицо юноши и улыбался: ему нравилось, как шли дела.

Они с племянником подолгу ездили верхом. С Враном оказалось хорошо не только разговаривать, но и молчать. Он умел просто ехать рядом, поглядывая на море, на редкий лесок или просто бросая взгляды на небо — быстрые, почти заговорщические, как будто даже с небом у Врана завязались некие собственные, таинственные отношения, — и безмолвствовать. Ив погружался в это молчание, как в воду, и блаженствовал. Дядя не мешал ему мечтать, уплывая в грезах все дальше и дальше от обыденности.

Тем не менее одно столкновение с реальностью Вран для него приготовил. И сделал это быстро и решительно, но так, что Ив — в отличие от прочих обитателей замка, — ничего не понял.

Через месяц после своего появления Вран начал выпроваживать из замка старую прислугу и выискивать по близлежащим деревенькам новую. И вскоре случилось так, что куда бы Ив ни бросил взгляд, везде он видел хорошеньких юных девушек. Куда-то подевались все те ворчливые старухи, что чистили котлы и разделывали туши животных на кухне, выколачивали пыль из ковров и меховых плащей и били вальками одежду на реке. Теперь, раскачивая бедрами, расхаживали по замку совершенно иные существа. От них исходило свежее дыхание жизни. Все они так и норовили встретиться с Ивом глазами и все весело улыбались ему, когда им удавалось задеть молодого сеньора локтем в тесном коридоре.

Эти девушки смущали Ива и наполняли его сны странными видениями. Ив решил спросить о происходящем Эсперанса: в конце концов, Эсперанс некогда нянчил его на руках, заворачивал в одеяло и кормил с ложки, — с таким человеком проще будет поговорить о странных вещах, которые вдруг стали преследовать Ива в сновидениях и наяву.