Ожерелье для моей Серминаз

Кровь вскипела у меня в жилах. «Ну хорошо, что мы встретились с тобой один на один!» — подумал я и бросился через заросли к дороге, сожалея о том, что ступа, которой я мечтал проломить Мухтару башку, осталась в хурджине, а хурджин остался у своенравной и влюбчивой балхарки Салтанат. Но тут же сообразив, что не следует обнаруживать, кто был злополучным пялтаром на свадьбе Даян-Дулдурума, я быстро надел маску. Затем достал из-за пояса заржавленный кремневый пистолет, в левую руку взял кинжал и осторожно подкрался к тропе. Я был похож на разбойника, каких немало встречалось в этих лесах лет двести назад. И когда этот горе-певец поравнялся со мною, я выскочил из-за кустов и, направив на него кремневый пистолет, закричал по-кумыкски, чтобы он не узнал меня:

— Тухта, сени атаси-анаси!

Что бы вы думали! Мухтар сразу понял, чего я потребовал: он замер, и я без труда взял уздечку из его онемевших пальцев. Конечно, в наш атомный век трудно ожидать, что на тебя нападет разбойник в костюме далекого предка, но тем не менее вид Мухтара был жалкий...

— Слезай с коня и раздевайся! Живее, а не то клянусь... Атаси-анаси!

Весь трясясь, Мухтар, сын Ливинда, стал слезать с коня.

— Ты, пялтар, наверно, шутишь? — проговорил он наконец постыдно дрожащим голосом.

— Еще чего! Какие шутки! Снимай пиджак и штаны, да побыстрее.

— Но как же я явлюсь в аул в одних подштанниках?

— Наденешь мое! Да пошевеливайся, атаси-анаси!

И чтобы Мухтар убедился, что я и впрямь не шучу, я ткнул его тихонько кинжалом туда, где спина меняет свое название.

Он нехотя разделся, я схватил в охапку его пиджак и брюки, сорвал с головы кепку — не подобает являться в аул с непокрытой головой — и приказал:

— А теперь жди меня здесь!

А сам юркнул в кусты.

Мухтар сел на камень и стал ждать, мелко подрагивая, и конь его стоял рядом, понурив голову, будто сочувствовал хозяину. Переодеваясь, я все размышлял: не развязать ли мне его хурджин и не отобрать ли принадлежащий мне по праву поставец? Но слишком многое раскрылось бы сразу, когда мой соперник увидит, кто предъявляет отцу Серминаз подарок, отобранный разбойником. Так что я прямиком направился в чащу и издалека крикнул, что костюм пялтара лежит за кустом.

Вскоре я вышел на дорогу и увидел едущего шагах в двухстах от меня конного воина с поникшей головой. Маску Мухтар, конечно, не надел, она свисала с луки седла. Я шел следом. Вот Мухтар миновал двухъярусную саклю, оборудованную под больницу, вот свернул в сторону приземистого здания сельсовета, откуда дорога прямиком шла на площадь. Я знал, что миновать пирующих он никак не сможет, потому что на площади стояла сакля его отца Ливинда...

И едва этот странный всадник приблизился к кругу пирующих, как навстречу ему бросилось сразу несколько парней. Сопротивлялся Мухтар бешено, но его мигом стащили с коня и поволокли к почтенным аульчанам. А что было дальше, я не мог разглядеть: мужчины окружили его плотным кольцом, а женщины и девушки отвернулись, скрывая под платками улыбки. Судя по отчаянным крикам Мухтара, без крапивы не обошлось. «Ну что же, хоть не этим заслужил, но по заслугам получил», — подумал я, отправляясь домой переодеваться.

Теперь я мог прийти на пир, уже ни от кого не таясь, ведь это был праздник нашей семьи! И это был самый законный повод вернуться в родной аул, еще не обретя подарка.

4

После того как я проучил своего соперника, настроение мое улучшилось.

«Несчастный горем своим богат», — говорит пословица, и оказалось, что я, пожалуй, действительно богаче многих наших аульчан. Сколько дней уже маячила предо мной смутная мысль о необычайном подарке, который я сделаю любимой. И только здесь, в родном краю, понял я, что не бесплодными были скитания: я вынес из них ожерелье, но не простое, а ожерелье мудрости, ожерелье из похождений, нанизанных на нить моей горячей любви к Серминаз. Драгоценные жемчужины из бездонных хурджинов мудрости нанизала на эту нить дорога скитаний. И такое ожерелье будет для моей Серминаз ценнее самого цепного поставца, дороже любого подарка, выбранного Азизом, потому что никакое богатство не сравнится с богатством души.