Ожерелье голубки

Мы отдыхали под сенью сада, где низко висели ветви над влажной землей.
И смеялись там цветы, и венчики их благоухали, покрытые протянувшейся тенью.
И показывали нам птицы, как прекрасно пение их, и одни сетовали на горе, другие — щебетали.
И воде среди нас было где разгуляться, и могли разойтись там взор и рука.
И какие желаешь ты люди там были — степенные, славные, благородной природы, укрепленные для похвальбы.
Но огорчает меня все то, что описал я, и неприятно это мне, когда нет со мной моего господина.
О, если бы был я в темнице и она обнимала бы меня, а вы вместе были бы во дворце дома Обновленного[110]

!И тот из нас, кто захочет сменить участь свою на участь своего брата или на вечную власть, -
Пусть не живет он иначе, как в горе и бедствии, и пусть будет он постоянно в беде и позоре, к нему возвращающемся.

И сказал он и те, кто присутствовал: — Аминь, аминь!

Вот каковы виды истинной неприхотливости, находимые у людей любви, которые я перечислил, не преувеличивая и не преступая меры. А у поэтов есть особый вид удовлетворенности, в котором хотят они показать свои стремления и проявить способность к глубоким мыслям и метанию в далекую цель. Каждый из них говорил по мере силы своей природы, но только это произвол языка, излишество в речах и злоупотребление красноречием, и то, что они говорят, неверно в корне. Один из них удовлетворялся тем, что небо осеняет его и его возлюбленную и что земля носит их обоих, другой — тем, что обоих их одинаково покрывают ночь и день или чем-нибудь подобным, и всякий спешил достигнуть предела углубленности и заполучить тростник первенства в тонкости. А мне принадлежат в этом смысле такие слова, что последующие не смогут найти после них, за что взяться, и не увидят позади них места, и вместе с тем я изъяснил причину близости далекого расстояния. Вот они:

Сказали: — Она далеко! — Сказал я: — Довольно мне того, что она со мною во времени и не может уйти.
Проходит надо мной солнце, как проходит над нею; каждый день освещается она им снова.
И та, кого от меня отдаляет лишь путь, проходимый в один день, — разве может она быть далеко?
И знание господа тварей объединяет нас — довольно мне такой близости, я не хочу большего.

И изъяснил я, как ты видишь, что я удовлетворяюсь единением с той, кого люблю, в знании Аллаха, от которого происходят и небеса, и своды, и все миры, и все существующее, и ни в чем не дробится оно, и ничто его не минует. Затем ограничился я из знания Аллаха тем, что любимая живет во времени, — это более всеобъемлюще, нежели то, что сказали другие об окружении любимой днем и ночью, хотя по внешности оно сначала кажется слышащему одним и тем же. Ибо все, что создано, подпадает под время, и время лишь условное название прохождения часов, течения небосвода и движения его тел; ночь и день зарождаются от восхода солнца и заката его, и оканчиваются они где-то в вышнем мире, а время не таково, и они — часть времени. И если какому-то философу и принадлежат слова, что мрак продолжается бесконечно, то очевидность опровергает это, и причины возражения ему ясны, но здесь им не место.

Затем изъяснил я, что если любимая находится в отдаленнейшем конце мира на Востоке, а я — в отдаленнейшем конце его на Западе (а такова длина обитаемой земли), то между ею и мною лишь расстояние в один день, так как солнце восходит в начале дня на начальном Востоке и закатывается в конце дня на конечном Западе.