Ожерелье голубки. Райский сад ассасинов

Орландо вошел в помещение, похожее на шатер бедуина, с острым потолком, задрапированное тканью. За ограждениями находилась ванна, облицованная фаянсовыми плитками бирюзового цвета. На прозрачной как слеза воде плавали душистые лепестки лаванды. Наркотик усиливал все запахи и цвета. Чувства Орландо были готовы к восприятию как широко открытые чашки бутона. Ему показалось, что он больше не ощущает тяжести собственного тела. Так чувствуют себя мотыльки, когда они порхают в солнечном свете. Какая радость – жить! Аромат ее волос, шорох женского платья. Его раздели, опустили в теплую ванну. Кожа терлась о кожу, мыльная пена вздувалась и лопалась на колеблющейся плоти. Смеющиеся девичьи губы, сверкающие капли воды, нагота. Вожделение охватило его. Дико и требовательно, почти яростно он взял ее. Хлопающий ритм его толчков звучал как удары плети. Крики удовольствия, по одному на каждый толчок. Ее лоно двигалось, отвечая на прикосновения. Бедра и губы открывались и закрывались, они дрожали от удовольствия. Какое вулканическое извержение!

Смерть и пробуждение.

Где я?

Где-то плещется фонтан, распространяя свежесть, музыка слышится вдалеке.

Аиша наполнила полупрозрачные, хрупкие чаши горячим чаем жасмина. Хизуранвстала возле него на колени.

Она так низко склонилась над ним, что он чувствовал нежное прикосновение ее соска. Ее распущенные волосы рассыпались на нем. Она медленно встала, чуть извиваясь. Так двигаются змеи. Покачиваясь, ее волосы скользнули по его голой спине. Волны желания охватили его.

Прошла целая вечность, пока он понял игру ее пальцев. Слова, немые и нежные, беспрерывные поцелуи, объятья.

Пчелы и муравьи так общаются друг с другом, подумал Орландо. Они телом воспринимали немую беседу. Язык плоти создавал ощущения, которые не в состоянии передать голос.

Так говорят матери с новорожденными, так говорят умирающие, которые хватаются за наши руки, звери и влюбленные.

Никогда Орландо не пришло бы на ум обмениваться с каким-либо человеком такими долгими, чуткими и нежными прикосновениями. Диалог их кожи создавал интимность, какой он никогда еще не испытывал и которая все больше и больше захватывал его.

«Пальцы умеют говорить; кожа может слушать!» – услышал этой ночью он голос Адриана.

Хасим сообщил Старцу:

- Теперь они совсем неразлучны.

Старец ответил:

- Буря должна отбушевать, чтобы горизонты снова стали ясными. Меня радует, что у него есть сила. Твердой воле принадлежит твердая плоть. В этом он не уступает нам.

Поймав вопросительный взгляд Хасима, он добавил:

- Христиане – бесполые создания. Их священники не касаются женщин, как евнухи. В сотнях монастырей живут тысячи монахов, пьянствующих и пожирающих свинину, но придерживающихся обета целомудрия, верные своему пророку из Назарета. Они бессильны в чреслах, как кастраты. В их раю нет завлекающих девушек. Бесполые ангелы играют на лирах, поют и ликуют. По какому только поводу? Какое печальное блаженство!

Две ночи в неделю Орландо проводил в раю. Когда он с первыми лучами зари добирался до своего приюта в Альдебаране, то, не раздеваясь, заваливался спать от смертельной усталости. Однажды ему приснился сон: им с братом было не больше четырнадцати.

Там были огороженные выгоны для коней, сразу за конюшнями. Он слышал резкий запах конского пота и кожаных седел, соломы и свежего навоза. Трое слуг держали кобылу. Ее бедра дрожали – от страха, от волнения? Глаза широко раскрылись в диком ужасе. Жеребец, арабский чистокровный, наскакивал на нее с жадностью хищника. Дрожащая розга мясного цвета, клейко блестящая, как слизь мухомора. Пена текла из ноздрей и пасти. Глаза коня бешено выпучились. Дико фыркая, он овладел кобылой. Из ее сокращающейся вульвы выступил сок.

Боль или удовольствие? Какие чувства вызывает эта необузданность? Орландо хотел бы сам испытать это. Он все хотел знать по собственному опыту – иначе, чем Адриан, который черпал свои познания из книг, правил, заученных наизусть сентенций. Орландо хотел познать мир, потрогать и почувствовать его. Книги он считал скучными. Ему было только шесть лет, когда он разрезал курице живот, чтобы выяснить, откуда появляются яйца. Теперь, в четырнадцать, он хотел знать, каково это, когда мужчина овладевает женщиной.

Она была в два раза старше его и как все вдовы, носила распущенные волосы. Она стояла на коленях в ручье возле белильни и стирала на камне белье. Унее были голые мокрые руки. Опустившись на четвереньки и подоткнув юбку выше бедер, она покачивалась, и ритм ее движений напомнил ему о похоти совокупляющихся лошадей. На сеновале над стойлами он овладел ею сзади как горячей кобылицей. В свете фонаря конюшни ее полные ягодицы были бледны и полны, точно луна. Почему она стонала так ужасно? Это было волнующе и отвратительно как казнь. Открытие показалось ему чудовищным, вроде ночного бега по кладбищу в час духов. Настолько чудовищным, что он так ни с кем и не поделился.

* * *