Ожерелье и тыква-горлянка

— Осел стоит на заднем дворе, ваша честь, — сообщил он. — Лучше, если вы отправитесь прямо сейчас, поскольку снаружи никого нет. Пока еще.

Судья поспешно поблагодарил командира Сю, и Лю проводил гостя вниз по шатким ступенькам, выходившим в хозяйственный двор. Когда судья взобрался на старенького ослика, лейтенант вручил ему пару потертых костылей.

— Хорошо сделано! — шепотом произнес судья и выехал через узкие ворота.

Сгорбившись и опустив голову, судья направил осла по боковой улице. Он рассчитывал на то, что Наставник Тыква хорошо известен в Хэнти и люди, воспринимая старого даоса как хорошо знакомого, вряд ли будут внимательно присматриваться. Единственное заметное различие заключалось в том, что у Наставника Тыквы не было меча. Судья быстро отстегнул свой меч и пристроил его между костылями.

Ослик невозмутимо пробирался среди толпившихся людей. Судья с удовлетворением отметил, что ни один из прохожих даже не взглянул в его сторону. Время от времени люди приветствовали его. Судья поднимал руку в знак приветствия. Он решил вернуться в «Зимородок», ибо не стоило слишком долго искушать судьбу, а гостиница — это последнее место, где соглядатаи из Дворца вздумают искать его.

Узкий переулок за «Зимородком» был совершенно пуст. Обеденная суета миновала, слуги отдыхали, а торговцы с товарами должны были появиться ближе к ужину. Судья спешился около задних ворот и заглянул в неопрятный двор. Раздвижные двери покоев Лана были заперты, из кухни не доносилось ни звука. В комнате судьи на втором этаже ставни были закрыты, но окно внизу оставалось приоткрытым. Кто-то вновь заиграл ту самую мелодию, которую судья слышал в ночь по приезде. Внезапно он вспомнил, что эта мелодия была модной в столице много лет назад. Понаблюдав еще некоторое время за обстановкой, судья решил, что для его целей сейчас больше всего подойдет старый гостиничный склад. Прихватив меч и костыли под мышку, он проскользнул в полуоткрытые двери.

Помещение склада не показалось судье слишком уютным. Паутина свисала с обветшалых стропил, неприятно пахло плесенью. Ломаные столы и стулья громоздились у задней стены, но пол был чисто выметен. Присмотревшись, судья обнаружил за грудой старой мебели несколько мешков, приваленных к стене.

Он отодвинул старый колченогий столик и потыкал в мешки мечом. В них оказалась рисовая мука. Судья решил, что мешки вполне заменят ему постель на ближайшие час-два. Ослик же наверняка вернется туда, откуда его привели. Поставив костыли у стены, рядом с единственным зарешеченным окошком, судья разложил мешки поудобнее и улегся на них у стены. Заложив руки за голову, он вновь перебрал в уме последние события.

Письмо господина Хао к Лаву его воодушевило. Оно свидетельствовало о том, что дворцовые заговорщики все еще не заполучили ожерелья. Таким образом, судья мог отбросить одну из версий — ту, согласно которой придворные или господин Хао перехватили Тай Мина после кражи и купили ожерелье непосредственно у него. Эта теория была основана на том, что таинственный Хао не встретился с Ланом на следующий день. Теперь стало совершенно ясно, что господина Хао что-то задержало, как он и объяснил это в своем письме, и что он намеревается завершить сделку сегодня вечером в помещении шелковых складов. Это прекрасно, ибо арест Хао вынудит дворцовых заговорщиков затаиться и поразмыслить о происшедшем. Тем самым у судьи появится возможность перевести дыхание и сосредоточиться на поисках ожерелья. Долгое утро, проведенное на реке сделало свое дело: к судье подступала дремота, глаза сами собой закрылись.

Сон судьи Ди был беспокоен. Мерещилось, возникая из пустоты, искаженное лицо бородатого главаря, бандит завораживающе вращал своим единственным глазом. Нет, это мертвый счетовод наклонился над спящим судьей — лицо зеленое, распухшее, глаза вылезли из орбит, искалеченные руки тянутся к горлу. Судья хочет подняться, но тело его словно налилось свинцом и стало совершенно неподвижным, воздуха не хватало, казалось, что он вот-вот задохнется. В этот момент покойный Тай Мин вдруг превратился в женщину, одетую в испачканное синее платье. Длинные спутанные волосы свешивались на лицо, видны были только посиневшие губы да вываливавшийся изо рта язык…

С криком ужаса судья проснулся. Покрытый испариной, он встал со своего импровизированного ложа и принялся расхаживать среди старой рухляди, пытаясь отогнать страшные видения. Наткнувшись на какие-то пыльные мешки, по-видимому с мукой, судья выругался. Затем отряхнул платье и снова растянулся у стены. Через некоторое время судья Ди заснул глубоким сном — на этот раз без сновидений.

Глава тринадцатая