Ожерелье императрицы

– Соглашайтесь, мистер Смит, – сказал он. – Десять фунтов очень серьезные деньги[25].

Умница, подумала я, вовремя стал мне подыгрывать, хоть и не верит в мою победу.

– Ну, хорошо, – сдался мистер Смит.

Руки у него были не только чистыми, но и очень мускулистыми, с длинными крепкими пальцами. Мы сцепили ладони, мистер Уиллис поправил наши локти, чтобы оба мы были в одинаковом положении и сказал:

– Начинаем по хлопку!

И шлепнул ладонью по столешнице. Тут же рука мистера Смита оказалась припечатанной к столу.

Не знаю, кто из них двоих больше удивился.

– Ничего страшного, – сказала я. – У вас, мистер Смит, еще две попытки. Так что не играйте в поддавки.

– Готовы! Начали!

– Мисс, вы жульничаете! – закричал Смит так, что в окошечко двери заглянул констебль. – Не знаю как, но что-то вы делаете не по правилам!

– Хм, я вот ничего не заметил, – очень чистосердечно произнес адвокат.

Еще бы он заметил, меня этому фокусу научил сам чемпион обеих Америк мистер Дулитл![26]

– Вы просто боитесь сознаться, что проиграли? Ладно, дам вам шанс, чтобы поддержать ваше реноме[27] в глазах вашего защитника.

– Начали!

В этот раз я не стала хитрить, а боролась по-настоящему, желая показать, что и настоящая сила в моих руках имеется. Хотя устоять я и не смогла, но своего добилась: в глазах Смита появилось уважение и даже восхищение.

– Итак, вы проиграли! – объявила я. – Могу предложить еще одно пари! Спорим, что вы вместе с вашим адвокатом не выстоите против меня в драке и одной минуты, даже если позовете на помощь обоих полисменов, что стоят за дверью?

– Нет, не стоит, наверное, – почти весело отказался от предложения Смит.

– Правильно делаете, потому что в конце концов набегут двадцать констеблей, свяжут меня и посадят в соседнюю с вами камеру. И я ничем не смогу вам помочь.

Адвокат расхохотался от души, и неожиданно к его смеху присоединился и Смит.

– Мистер Смит, если вы настоящий джентльмен, то должны рассчитаться, оплатить проигрыш.

Смит в растерянности посмотрел на свою правую руку, потом махнул ею как-то по-русски: эх, была ни была! Затем бросил взгляд на адвоката.

– Я тут читал очень интересную статью, когда меня отвлекли, – сказал тот, уходя обратно в дальний угол.

– Мисс, а вы не расскажете потом все полиции? – Смит еще раз оглянулся на шуршащего разворачиваемой газетой адвоката и заговорил настолько тихо, что даже мне пришлось напрячь слух. – Она обязательно что-то испортит, а я боюсь…

– Даю слово, – так же тихо ответила я.

– А этому крючкотвору?

– Мистер Уиллис настроен к вам очень дружелюбно. Но я обещаю и ему не рассказывать ничего, что может повредить вашей невесте.

– А откуда… Хотя чего я спрашиваю. Вы настолько необычный человек…

27

Смит дождался, пока адвокат вновь скроется за газетными листами, и вполголоса сказал:

– Его зовут Огюст Лемье.

– Француз?

– Бельгиец. У него, наверное, есть и другие паспорта, но тот бельгийский паспорт, что видел один мой знакомый, – настоящий. Вот в нем и обозначено это имя.

– Вас что-то связывало?

– Единственное, что нас объединяло, так это то, что мы ни разу не попадались в лапы полиции. Хотя, как мне кажется, в полиции ему бывать приходилось, но в качестве свидетеля.

– Не очень понятно.

– Знаете, какая у него кличка? Умник! Главное, чем он занимался, – ездил в поездах первым классом и высматривал пассажиров побогаче. А там уж находил, как правильно облегчить им кошелек. Одного было достаточно заманить в карточную игру. Другого попросту обворовывали. Сам Умник обычно отвлекал пассажира, если удавалось и было нужно, подпаивал его. А всю работу за него проделывали другие. Шулера, карманники, взломщики. И если кто попадался, то они.

– А сам Умник либо оставался в стороне, либо оказывался в числе свидетелей, – уверенно закончила я.

– Так оно и было. У настоящих преступников, – я отметила, что он сказал не «у нас», а «у преступников», как бы отстраняясь от этого неблаговидного общества, – не принято выдавать друг друга. Но это так говорится. На деле, как запахнет судом, так все готовы выболтать даже то, о чем их не спрашивают. Но его никогда не выдавали.

– Он работал, если так можно сказать, лишь с теми, кто потом стал бы бояться выдать его?

– Все так и было. За это его никто не любил, но все боялись.

– Так отчего связывались с ним?

– Жадность, мисс, простая человеческая жадность. Он, если уж брался за дело, то всегда, если оно выгорит, куш доставался отменный, пускай самая большая доля и отходила самому Умнику. Ну и, по правде сказать, попадались на его делах чрезвычайно редко, умел он все устроить. И если уж кто попадался, а он становился свидетелем, то умело путал полицию, если ему самому ничто не угрожало, конечно.

– Вы сказали, что он искал жертв в поездах…

– Так оно и было обычно. Но порой в поезде или на пароходе не удавалось все обделать. Тогда он начинал следить за жертвой, и если выяснял, что ценности остаются в квартире или в гостинице, а не сданы на хранение в банк или еще чего такое, то нанимал уже не карманников, а специалистов по квартирным кражам, грабителей, медвежатников, вскрывающих сейфы.