– Во-первых, не Бинигада, а Бинагады – это пригород Баку; во-вторых, это правда, – заметил Тавров. – Это аргентинский священник, Яго Асеведа Кальдерон. Он действительно выполняет функции Чрезвычайного инквизитора, возложенные на него капитулом ордена проповедников, более известного как орден доминиканцев. Если вы не побоитесь посмотреть, что у него закреплено на серебряной цепочке, надетой на шею, то вы увидите: это серебряное распятие с латинскими буквами OD на обороте.
– Вы ясновидящий? – с усмешкой осведомилась Обнорская. Тем не менее она подошла к неподвижно сидящему падре Яго и запустила руку ему под рубашку. Яго не сопротивлялся. Обнорская рассмотрела крестик при свете фонаря и удивленно покачала головой. – Однако! И зачем же вам понадобилось мое ожерелье, господин Чрезвычайный инквизитор?
– Это ожерелье проклято, на нем печать дьявола! – страстно ответил Яго. – Его надо любой ценой убрать из Этого Мира! Пока оно здесь, будут множиться несчастья! Отдайте его, госпожа Обнорская, пока не поздно! Пока ваша душа окончательно не погублена!
– Оставьте вашу клерикальную пропаганду! – брезгливо поморщилась Обнорская. – «Не надо умножать несчастья», фи! И это говорит человек, без колебаний ударивший по голове женщину гаечным ключом!
– Чтобы избежать бед для невиновных! – выкрикнул Яго. – А она надела это ожерелье, впустив в себя дьявола!
– Замолчите! Клерикальный мракобес! – топнула ногой Обнорская. – Вы мне омерзительны. Как и всем присутствующим, я полагаю.
– Позволю с вами не согласиться, Анна Петровна! – заметил Тавров. – Мне сейчас почему-то больше омерзительна женщина, собирающаяся убить меня в течение ближайших суток, а вовсе не религиозный фанатик. Он хоть сам себя готов принести в жертву делу, которому служит. А вы других людей приносите в жертву своему честолюбию.
– Мне плевать на ваше мнение! – раздраженно сообщила Обнорская. – Я женщина, которая борется за любовь любимого человека! Вам, примитивным самцам, этого никогда не понять.
– Абсолютно с вами согласен, – заверил Тавров. – Тем более что у вас в руке пистолет, придающий вашим тезисам безусловную убедительность. Кстати, это не «ПСМ», случайно?
– Не знаю, – пожала плечами Обнорская. – Это пистолет моего отца, он получил его при увольнении в отставку. А тот «зауэр», что сейчас у Морозова, остался у меня на память о деде: это был его пистолет. Кстати, а вам не все равно, из какого пистолета получить пулю? Или есть какие-то особые пожелания?
– Разве что бокал коньяка и сигарету, – ответил Тавров. Ему действительно страшно захотелось махнуть граммов сто, а лучше сто пятьдесят коньяка, выкурить сигарету и тут же заснуть. И чтобы после пробуждения этот кошмар рассеялся.
– Я скажу Морозову, – пообещала Обнорская. – Чао, мальчики!
Обнорская поднялась по ступенькам, хлопнула дверь, и наступила тишина.
– Ну что, господа… – решил подвести итог Тавров. – Поздравляю вас! Мы попали, и, если верить госпоже Обнорской – а Анна Петровна обычно сдерживает обещания, – жить нам осталось не более суток.
– Хватит зубоскалить! – проворчал Яго. – Вы же бывший мент и частный детектив с гигантским опытом. Так посоветуйте, что делать! Поделитесь опытом!
– В таких случаях обычно единственный шанс – либо обмануть бдительность охранника, либо воздействовать на него психологически, – поделился Тавров.
– А это мысль! – оживился Яго. – Ведь после того, как нас ликвидируют, Морозов станет неудобным свидетелем. Надо ему это объяснить, если он не понимает!
– Вы считаете, что ему это можно объяснить? – усмехнулся Тавров. – Человеку можно объяснить только то, во что он сам инстинктивно готов поверить, но не решается, – и поэтому озвучить это должен кто-то другой. Если же человек свято верит в свою правоту, ему ничего невозможно объяснить, поверьте мне! Человек изобрел логику, но по жизни не в ладах с ней.
– Валерий Иванович! – вмешался Пургин. – Но ведь вы же должны были сказать своим друзьям из милиции, куда вы едете! Ведь верно? И если вы больше суток не выйдете на связь, они наверняка обеспокоятся!
– Все верно, Сергей Николаевич! – согласился Тавров. – Они обеспокоятся, обязательно обеспокоятся. Вот только я сделал глупость: никому не сказал, куда сорвался на ночь глядя.
– Ах, как это было глупо с вашей стороны! – с досадой воскликнул Пургин.
– Глупо было попасть сюда такому хитрому уголовному авторитету, как Мехти Мамедов, – заметил Тавров. – Я думал, господин Мамедов, вы отлеживаетесь в какой-нибудь малине. А вы здесь, в подвале, составляете компанию господину Пургину. Кстати, а откуда он здесь взялся? Ведь Пургина вы держали на каком-то складе, не так ли?