– Да!.. – отвечала Андре с такой интонацией, что заставила затрепетать королеву и вздрогнуть не одну женщину из присутствующих здесь.
Шарни надел золотое кольцо на палец своей жены, и кольцо это скользнуло так, что Андре не ощутила руку, его даровавшую.
Вскоре король встал. Месса кончилась. Все придворные, уже в галерее, подошли поздравить супругов.
Де Сюфрен подошел и взял племянницу за руку; он обещал ей от имени Оливье то счастье, которое она заслуживает.
Андре поблагодарила бальи, не повеселев ни на миг, и только попросила дядюшку поскорее отвести ее к королю, чтобы поблагодарить его, ибо она чувствует себя слабой.
В это мгновение ужасающая бледность залила ее лицо.
Шарни видел ее издали, не осмеливаясь подойти.
Бальи прошел через всю большую гостиную и подвел Андре к королю – тот поцеловал ее в лоб.
– Графиня! Пройдите к королеве, – сказал он. – Ее величество хочет сделать вам свадебный подарок.
И с этими словами, которые король считал в высшей степени любезными, он удалился, сопровождаемый всем двором и оставив новобрачную, отчаявшуюся и потерявшую голову, с Филиппом.
– О, это уж слишком! – прошептала она. – Это уж слишком, Филипп!.. Мне кажется, что я и так достаточно много вытерпела!..
– Мужайтесь! – совсем тихо произнес Филипп. – Еще одно, последнее испытание, сестра!
– Нет, нет, не могу, – отвечала Андре. – Силы женщины имеют предел. Быть может, я и сделаю то, чего от меня требуют, но подумайте, Филипп: если она заговорит со мной, если она меня поздравит, я умру!
– Вы умрете, если понадобится, дорогая сестра, – сказал молодой человек, – и тогда вы будете счастливее меня потому что я хотел бы умереть!
Он произнес эти слова с таким мрачным видом и таким грустным тоном, что Андре бросилась вперед и очутилась у королевы.
Оливье видел, как она прошла туда. Он прижался к стене, чтобы не коснуться даже ее платья, когда она пройдет мимо него.
Он остался в гостиной наедине с Филиппом, склонив перед ним голову, как его зять и ожидая, чем кончится разговор, который должен был состояться у королевы и Андре. Андре нашла Марию-Антуанетту в ее большом кабинете.
Несмотря на время года, – был июнь месяц, – королева приказала затопить камин. Она, как мертвая, сидела в кресле, запрокинув голову, закрыв глаза и сжав руки. Ей было холодно.
Госпожа де Мизери, введя сюда Андре, задернула портьеры, закрыла двери и вышла из комнаты.
Андре стояла, дрожа от волнения и гнева, дрожа от слабости, опустив глаза, и ждала. Она ждала голоса королевы, как приговоренный к смертной казни ждет топора, который должен оборвать его жизнь.
И если бы Мария-Антуанетта сейчас заговорила, Андре умерла бы прежде, чем расслышала ее или ответила ей.
Целая минута – целый век этого ужасающего страдания – протекла прежде, чем королева пошевельнулась.
Наконец она встала, опершись обеими руками о подлокотники кресла, и взяла со стола бумагу. Ее дрожавшие пальцы роняли эту бумагу несколько раз.
Потом, двигаясь, как тень, так, что ничего не было слышно, кроме шелеста ее платья, она подошла к Андре с протянутой рукой и передала ей бумагу, не вымолвив ни единого слова.
Слова здесь были излишни: королеве не нужно было испытывать ум Андре; Андре не могла ни на миг усомниться в величии души королевы.
Другая предположила бы, что Мария-Антуанетта преподносит ей богатое приданое – подписанный ею акт на право владения или патент на придворную должность.
Андре догадалась, что в бумаге содержится нечто иное Она взяла ее и, не сдвинувшись с места, начала читать.
Рука Марии-Антуанетты упала. Глаза ее медленно поднялись на Андре.
Андре посмотрела на королеву и увидела, что глаза ее мокры от слез, голова отяжелела – королева ждала ее ответа. Она медленно прошла комнату, сожгла в огне камина записку королевы и, низко поклонившись, не промолвив ни полслова, вышла из кабинета.