Ожерелье королевы

— Она бедна, — отвечала Мария-Антуанетта. — Вы не дали богатства ее отцу, — строго прибавила она.

— Превосходно! — сказал король. — Я дам приданое мадмуазель де Таверне, я дам ей пятьсот тысяч ливров, которые я на днях вынужден был не дать господину де Калону для вас. Поблагодарите королеву, господин де Шарни, за то, что она изъявила согласие рассказать мне об этом деле и обеспечить ваше счастье.

Шарни сделал шаг вперед и поклонился, как статуя, в которую Бог, сотворив чудо, на мгновение вдохнул жизнь.

— Ну что ж, — сказал король. — Теперь мы предоставим ее величеству заботы о ваших делах. Идемте, сударь, идемте!

За ними закрылась дверь — отныне непреодолимая преграда для невинной любви.

Глава 25. СЕН-ДЕНИ

Королева осталась в одиночестве и в отчаянии. Столько ударов обрушилось на нее разом, что она уже не знала, с какой стороны ожидать новой раны!

Имя Андре спасло ее от короля. Но кто мог поручиться за своенравный, независимый, свободный дух, именуемый мадмуазель де Таверне? Кто мог рассчитывать, что эта гордая девушка отдаст свою свободу, свое будущее ради королевы, которую еще так недавно она покинула как враг?

Оставалась только сама мадмуазель де Таверне. Это было алмазное сердце, грани которого могли резать стек-до, но только их незримая твердость, их глубокая чистота могли гармонировать с великими горестями королевы.

Итак, Мария-Антуанетта должна встретиться с Андре. Она опишет ей свое несчастье и будет умолять ее принести себя в жертву.

Мария-Антуанетта решилась ехать. Ей очень хотелось предупредить Шарни, чтобы тот не сделал какого-нибудь неверного шага, но ее остановила мысль, что за ней наверняка следят, что любой ее поступок может быть истолкован превратно. У нее было достаточно возможностей проверить на опыте здравый ум, преданность и рассудительность Оливье, чтобы убедиться, что он одобрил бы все, что она сочла необходимым предпринять.

Она приказала, чтобы ее отвезли в Сен-Дени.

Это был час, когда монахини, вернувшиеся в свои кельи, переходят от негромкого гула в трапезной к тишине размышлений, предшествующих молитвам на сон грядущий.

Королева приказала позвать в приемную мадмуазель Андре де Таверне.

Мадмуазель Андре де Таверне, закутавшись в белый, шерстяной пеньюар, стояла на коленях и смотрела в окно на луну, поднимавшуюся из-за высоких лип, и в этой поэзии наступающей ночи она обретала предмет жарких, усердных молитв, которые она воссылала к Богу, чтобы облегчить душу.

Андре сама покинула двор, сама порвала со всем, что могло поддерживать в ней ее любовь. Гордая, как Клеопатра, она была не в состоянии вынести даже мысль о том, что де Шарни может помышлять о какой-нибудь другой женщине, хотя бы эта женщина была королевой.

И вдруг Андре сообщили, что приехала государыня, что капитул принял ее в большой приемной и что ее величество королева после приветствий осведомилась, нельзя ли побеседовать с мадмуазель де Таверне.

Странное дело! Этого было достаточно, чтобы Андре — сердце, смягченное любовью, — бросилась навстречу этому благоуханию, снова повеявшему на нее из Версаля, — благоуханию, которое она прокляла так недавно, но которое становилось все более драгоценным по мере того, как она от него удалялась, драгоценным, как все, что улетучивается, как все, что предается забвению, драгоценным, как любовь!

Когда Андре услышала свое имя, произнесенное привратницей, которая ее сопровождала, когда она увидела Марию-Антуанетту, сидевшую в кресле аббатисы, в то время как по обе его стороны раскланивались и сновали самые благородные члены капитула, ее охватил трепет, так что она на несколько секунд остановилась.

— Ах, подойдите, мне нужно с вами поговорить, мадмуазель, — с полуулыбкой сказала королева. Андре подошла и опустила голову.

— Вы позволите? — спросила настоятельницу королева.

Настоятельница ответила реверансом и, сопровождаемая всеми монахинями, покинула приемную.

Королева осталась наедине с Андре, сердце которой стучало так сильно, что его биение можно было бы расслышать, если бы не медленное-медленное колебание маятника старых часов.

Глава 26. МЕРТВОЕ СЕРДЦЕ

Начала разговор королева — таков был порядок.

— Вот и вы, мадмуазель, — с лукавой улыбкой заговорила она. — А знаете, как монахиня, вы производите на меня странное впечатление.

— Для королевы все люди, — поспешила ответить Андре, — это собрание подданных, ценность, честь и жизнь которых принадлежат государям. Жизнь и ценность, моральная или материальная, это достояние королев.

— Когда я приезжала в Сен-Дени, чтобы поговорить с принцессой, — сказала королева, — мне всякий раз хотелось повидаться с вами и уверить вас, что, вблизи или на расстоянии, я всегда ваш друг.

— Ваше величество! Вы осыпаете меня почестями и переполняете меня радостью, — печально ответила Андре.