«Неужели королева ходатайствовала перед королем после обнародования приговора? Неужели…»
Сердце подсказывало ей, что Дуайо привез приказ о немедленном отъезде и о способе проехать через Францию тайно и удобно. Убаюканная этими мыслями, Жанна скорее летела, чем бежала, за тюремщиком по маленькой лестнице, по которой ее уже водили в аудиенц-залу. Но вместо того, чтобы идти к этой зале, вместо того, чтобы свернуть налево и идти в канцелярию суда, смотритель свернул к дверце направо.
— Куда же вы идете? — спросила Жанна. — Ведь канцелярия — вон она.
— Идемте, идемте, сударыня, — слащаво проговорил тюремщик, — господин Дуайо ожидает вас здесь.
Он прошел первым и потянул за собой узницу. Она услышала, как с грохотом задвинулись за ней наружные запоры массивной двери.
Она сделала несколько шагов и остановилась. Голубоватый свет придавал комнате, где она очутилась, вид внутренней части склепа.
Жанна почувствовала холод, почувствовала сырость этого карцера; она угадала нечто ужасное в горящих глазах тюремщика.
— Сударь! — заговорила она, поборов чувство страна. — Что мы с вами здесь делаем? Где господин Дуайо, с которым вы обещали мне встречу?
Тюремщик ничего не ответил. Он повернулся, словно затем, чтобы убедиться, крепко и надежно ли заперта дверь, в которую они вошли.
Жанна была человеком сильным, она не боялась неожиданностей, у нее не было ни капли стыдливости. Она подошла прямо к тюремщику, улыбаясь и делая ему глазки.
— Друг мой! Чего вы хотите? — спросила она. — Вы должны что-то сказать мне?.. Время узницы, которая приближается к свободе, — время драгоценное.
Человек с ключами ничего не ответил — он ее не понял. Он сел в углу у низкого камина и принялся ждать.
— Но что мы здесь делаем? — спросила Жанна. — Я повторяю вам свой вопрос!
— Мы дожидаемся мэтра Дуайо, — отвечал тюремщик. Жанна покачала головой.
— Признайтесь, — сказала она, — что если у мэтра Дуайо есть письма, которые он должен передать мне, то он не бережет своего времени и не пользуется аудиенц-залой… Быть того не может, чтобы мэтр Дуайо заставил меня ждать его здесь. Тут что-то другое.
Не успела она договорить, как напротив нее открылась дверь, которую она до сих пор не замечала.
Это была одна из тех закругленных опускающихся Дверей, настоящих монументов из дерева и железа, которые, отворяясь, вырисовывают в глубине, заграждавшейся ими, кабалистический круг, в центре которого персонаж или пейзаж, казалось, оживают под действием колдовских чар.
В самом деле, за этой дверью были ступеньки, ведшие в коридор, плохо освещенный, продуваемый ветром. По другую сторону коридора на мгновение, на одно лишь мгновение, быстрое, как молния, Жанна, поднявшаяся на цыпочки, увидела пространство, вроде небольшой площади; а на этом пространстве — шумную толпу мужчин и женщин со сверкающими глазами.
Но, повторяем, для Жанны это было видением, более мимолетным, нежели один-единственный взгляд; у нее даже не было времени дать себе отчет в том, что же это такое. Перед ней, на плане, куда более близком, чем эта площадь, на верхней ступеньке, появились три человека.
За этими людьми с нижних ступенек поднялись четыре белых, острых штыка, похожих на зловещие восковые свечи, если бы таковые пожелали осветить эту сцену.
Круглая дверь захлопнулась. Трое мужчин вошли в карцер, где находилась Жанна.
К Жанне обратились прежде, чем ей пришла в голову мысль заговорить самой.
Начал самый молодой. Он был одет в черное. На голове у него была шляпа, в руке он держал бумаги, свернутые наподобие античной скиталы note 52.
— Сударыня! — заговорил незнакомец. — Вы Жанна де Сен-Реми де Валуа, супруга Мари-Антуана-Никола, графа де ла Мотт?
— Да, сударь, — отвечала Жанна.
— Вы родились в Фонтете двадцать второго июля тысяча семьсот пятьдесят шестого года?
— Да, сударь.
— Вы проживаете в Париже на улице Нев-Сен-Жиль?
— Да, сударь… Но почему вы задаете мне все эти вопросы?
— Сударыня! Я огорчен, что вы меня не узнаете, — я имею честь быть секретарем суда.
— Я вас узнаю.
— В таком случае, сударыня, могу ли я исполнить мои обязанности?
— Одну минуту, сударь. Скажите, пожалуйста, чего от вас требуют ваши обязанности?
— Прочитать вам приговор, вынесенный по вашему делу на заседании тридцать первого мая тысяча семьсот восемьдесят шестого года.
Жанна затрепетала. Она посмотрела вокруг глазами, полными ужаса и недоверия. Мы не без умысла ставим на второе место слово «недоверие», которое может показаться менее сильным, нежели первое. Жанна вздрогнула от ужаса, и глаза ее загорелись от бешенства — два глаза, страшных во мраке.
— На колени, сударыня, прошу вас.
— На колени! — воскликнула Жанна. — На колени! Я!.. Я! Член семейства Валуа — на колени?!
— Таков приказ, сударыня, — с поклоном сказал секретарь суда.
— Сударь! Люди приносят публичное покаяние лишь в соответствии с приговором, присуждающим их к позорному наказанию. А, насколько мне известно, изгнание, по французским законам, не является позорным наказанием?
— Я не сказал вам, сударыня, что вы приговорены к изгнанию, — с печальной многозначительностью возразил секретарь суда.