— Бесполезно говорить об этом, — спокойно сказал Калиостро, — господин де Кондорсе никогда не снимет его.
— Да, — сказал маркиз, — это правда, я не сниму его, и не для того, чтобы помочь судьбе, но потому что Кабанис изготовил для меня единственный в мире яд, который представляет собой твердую субстанцию, получившуюся волею случая, а такой случай, возможно, никогда не повторится; вот почему я никогда не расстанусь с этим ядом. Торжествуйте, если хотите, господин Калиостро.
— Я не хотел причинить вам боль, — холодно отвечал Калиостро.
Он сделал знак, говоривший, что желает на этом кончить, по крайней мере — с господином де Кондорсе.
— Сударь! — заговорил маркиз де Фавра, — Не соблаговолите ли вы предсказать и мне какую-нибудь блаженную кончину в том же роде?
— О, господин маркиз! — отвечал Калиостро, начиная раздражаться от этой иронии. — Вы напрасно завидовали бы этим господам, ибо — слово дворянина! — вас ожидает нечто лучшее.
— Лучшее? — со смехом воскликнул г-н де Фавра. — Берегитесь: вам будет трудно изобрести что-нибудь получше, чем море, огонь и яд!
— Остается еще веревка, господин маркиз, — любезно заметил Калиостро.
— Веревка? Ого! Да что вы говорите?
— Я говорю, что вас повесят, — отвечал Калиостро, войдя в пророческий раж и уже не владея собою.
— Но во Франции дворянам отрубают голову!
— Вы уладите это дело с палачом, сударь, — сказал Калиостро, уничтожая собеседника этим грубым ответом.
С минуту присутствующие пребывали в нерешительности.
— А знаете, я весь дрожу! — заявил г-н де Лоне. — Мои предшественники выбрали столь печальный жребий, что если и я опущу руку в тот же мешочек, то мне это не сулит ничего доброго. И, обращаясь к Калиостро, прибавил:
— Что ж, сударь, теперь моя очередь — преподнесите мне мой гороскоп, умоляю вас!
— Ничего нет легче, — отвечал Калиостро:
— удар топора по шее — и этим все сказано.
В зале раздался крик ужаса. Де Ришелье и Таверне умоляли Калиостро остановиться, но женское любопытство одержало верх.
— Послушать вас, граф, — обратилась к нему графиня Дю Барри, — право весь мир умрет насильственной смертью. Как? Нас тут восемь человек, и из восьми вы уже приговорили к смерти пятерых! Но увы! Я всего-навсего женщина. Женщина умрет в своей постели — не так ли, господин Калиостро?
— Позвольте, — сказал Калиостро, — вы спрашиваете меня или нет?
Графиня сделала над собой усилие и, почерпнув мужество в улыбке присутствующих, воскликнула:
— Что ж, рискну! Скажите: как кончит Жанна де Вобернье, графиня Дю Барри?
— На эшафоте, графиня, — отвечал мрачный пророк.
— Вы шутите! Это правда, сударь? — пролепетала графиня, сопровождая свои слова умоляющим взглядом.
Но Калиостро довели до крайнего напряжения, и он не заметил ее взгляда.
— Почему шучу? — спросил он.
— Да потому, что для того, чтобы взойти на эшафот, нужно убить, зарезать, словом, совершить преступление, а я по всей вероятности никогда никакого преступления не совершу! Это шутка, не так ли?
— О Господи! — воскликнул Калиостро. — Да, это такая же шутка, как и все, что я предсказал.
Графиня разразилась хохотом, который внимательный слушатель нашел бы неестественным — слишком уж он был визглив.
— Какой ужас! — вскричала графиня Дю Барри. — Ах, какой вы злой человек! Маршал! В следующий раз выбирайте гостей с другим характером, иначе я к вам больше не приду!
— Простите, графиня, — сказал Калиостро, — но вы, как и все остальные, сами этого хотели.
— Я, как и все остальные!.. Но, по крайней мере, вы дадите мне достаточно времени, чтобы выбрать духовника?
— Это был бы напрасный труд, графиня, — отвечал Калиостро.
— Как так?
— Последним, кто взойдет на эшафот в сопровождении духовника, будет…
— Будет?.. — хором подхватили присутствующие.
— Французский король!
Эти слова Калиостро произнес глухим и таким зловещим голосом, пронесшимся, как дыхание смерти, и холод пробрал собравшихся до самого сердца.
На несколько минут воцарилось молчание.
Пока длилось это молчание, Калиостро поднес к губам стакан воды, в котором он прочитал столько кровавых пророчеств. Но едва стакан коснулся его рта, как он отставил его с непобедимым отвращением, словно испил из горькой чаши.
— А вы, господин маршал, успокойтесь, — сказал Калиостро, — вы, единственный из всех нас, умрете на своей постели.
— Кофе, господа! — предложил старый маршал, в восторге от предсказания. — Кофе!
Все поднялись с мест.
Калиостро проследовал за своими сотрапезниками в гостиную.
— Одну минуту! — произнес Ришелье. — Мы с Таверне — единственные, кому вы ничего не сказали, дорогой чародей!
— Господин де Таверне просил меня ничего не говорить, а вы, господин маршал, ни о чем меня не спрашивали.
— Я повторяю свою просьбу! — умоляюще складывая руки, — воскликнул Таверне.
— Но позвольте! Не можете ли вы, дабы доказать нам могущество своего гения, сказать нам одну вещь, о которой знаем только мы двое?
— Какую? — с улыбкой спросил Калиостро.
— А вот какую: что делает наш славный Таверне в Версале вместо того, чтобы спокойно жить в Мезон-Руж, на своей чудесной земле, которую король выкупил для него три года назад?