Ожерелье Лараны

– Ну, не нам с тобой рассуждать о том, что взбрело в голову Сарту. Ты не хуже меня знаешь, насколько он несдержан и непоследователен в своих решениях.

– Вот именно, и поэтому желаю держаться от него подальше, – оставался непреклонным Дерри, не желая выслушивать Адольфову версию событий пятилетней давности.

– Не в этом дело, давай на минуту оставим Сарта в покое. Сейчас я веду речь не о твоих отношениях с синдикатом, а об отношениях между тобой и мной.

– Адольф, я, конечно, никогда не интересовался твоими сексуальными предпочтениями, но в силу определенных обстоятельств ты хорошо осведомлен о моих. Поверь, мои вкусы за последние пять лет не изменились.

– Как и ты сам, – не удержался начинающий злиться Адольф. – Дерри, как ты был полудиким, безумным подростком, каким я встретил тебя тринадцать лет назад, так ты им и остался. Тебя не изменили ни жизнь в синдикате, ни арм-дамашский дворец. И ты намного глупее, чем я думал, если сам этого не осознаешь. Я тебе говорю об одном, а ты мне о сексуальных предпочтениях. Из-за твоей дурной головы и переизбытка гормонов, ты лишил жизни любимую девушку и подвел под монастырь себя, своего учителя и придворного мага синдиката. Твоего имени до сих пор пугаются в коридорах организации и стараются не упоминать после того, как стемнело. Прошло пять лет, а ты так ничего и не понял. Дерри, я работаю на Сарта, и что бы ни произошло, я буду выполнять его приказы, как его правая рука и помощник. Но есть еще и просто Адольф, человек, ну или не человек, какая разница. Не мне тебе об этом рассказывать. Так вот, я твой учитель, а ты все еще остаешься моим лучшим и любимым учеником. И это, поверь, много значит, несмотря на то, что ты меня подло предал, и последствия твоего предательства я расхлебываю до сих пор.

– Я тебя предал? – возмутился Дерри. – Что-то я совсем запутался: сначала меня методично пытаются убить, и ты рвешься сделать это одним из первых, а потом вдруг приходишь и говоришь какую-то сентиментальную ерунду. Что-то до меня не доходит.

– Сейчас у меня появилась такая возможность, а раньше ее не было. Нам удалось убедить Сарта, что необходимо приостановить охоту. Но пока – именно приостановить, а не прекратить. Приступ дурного настроения – и все. За тобой опять будут гоняться толпы вооруженных фанатиков из синдиката, поджидая за каждым углом и всячески изощряясь, чтобы поймать тебя и притащить пред темные очи Сарта. Тебе оно надо?

– И каким образом вам удалось это сделать? – «и зачем?», мысленно добавил ксари, подумал и решил, что, если он озвучит эту мысль вслух, хуже не будет. – Только, Адольф, не надо мне сентиментального бреда про то, что я твой любимый ученик и у тебя вдруг проснулись ко мне отеческие чувства. Я в это не поверю, ты всегда действовал, повинуясь лишь одному принципу – принципу выгоды.

– Конечно, зря ты не веришь, что я испытываю к тебе отеческие чувства, но это не суть важно, мои чувства и впрямь не на первом месте и не играют решающей роли. А вот выгода – да. Тут ты угадал. Мне невыгодно, чтобы тебя пытались убить, и это раз за разом не получалось. Тем более, на твое устранение приходится посылать лучших, страдает кадровая база синдиката. У нас и так слишком высокая смертность, зачем же ее увеличивать искусственным образом. Мы просто не успеваем готовить новые кадры. Никогда не успевали, а охота на тебя была и остается, в общем-то, Сартовой личной блажью. Безусловно, пять лет назад было необходимо объявить на тебя охоту, чтобы поддержать престиж Господина и организации. Но после нескольких неудачных попыток это все можно было бы прекратить, а по синдикату пустить слух, что отступник уничтожен. Но Сарт этого не сделал, раздув, в общем-то, заурядную проблему до размеров воистину глобальных, и усложнив жизнь всем. Но, в конце концов, он не дурак и прекрасно понимает, что сейчас гораздо выгоднее сотрудничать с графом Андеранским, нежели убивать, навлекая на себя гнев его влиятельных друзей и родственников. Однако ему уже трудно пойти на попятную, не уронив при этом свой престиж. Поэтому принятые в отношении тебя решения так расплывчаты. И все же синдикат, как, впрочем, и всегда, предпочитает не вступать в открытый конфликт с представителями правящей элиты и аристократией, и ты как личность здесь по большому счету ни при чем.