Ожерелье Мадонны. По следам реальных событий

Приступ продолжается неопределенное время, мой миокард мечется, как ошпаренный эмбрион, дергает ручками и ножками, вызывает кашель и призывает к подходящей молитве. Перемена позиции помогает плохо, запоздалая дыхательная гимнастика, глоток воды или таблетка бета-блокатора, все идет своим чередом, потом меня, обмякшего от слабости, он внезапно оставляет, как и возник, когда ему захочется, немного изнуренного, с сексуальными мешками под глазами, слегка потрепанного утренней баритональной ритмической паузой. Оставляет меня примерно с одними и теми же мыслями: реже оглядываться на медицинские материалистические штампы, на арабские цифры кровяных телец, высыпающихся из песочных часов, такт легочного «обжиманца» или чистый желудочный ад; я все больше верю, что моим телом распоряжается известный благородный газ, проносящийся сквозь органические пустоты, раздувающий слабые воспаления или охлаждающий болезненные щупальца… Говоришь, в старину этот ветер называли «душой»?

Но, похоже, мы этот метафизический или зоологический вопрос обсудим как-нибудь в другой раз. Я сказал, что и другие проснулись, потягиваются, зевают, уютно похрустывают косточками, терпят утреннюю эрекцию, подкачивают свои выдохшиеся души. Нас ожидает дивный темный день. Мы все, включая циников, участвуем в представлении. Даже ты, Верим, сыграешь мумию, запеленатую в розовые лепестки. Это моя идея. Как и многое другое (хотя Андреутин и расписывается на всех гипсовых гранках). Ну и пусть его, я выбираю анонимную старость серийного убийцы.

Пока чищу зубы, мысленно комбинирую: Верим — Тито — Иоаким = Мумия, Фараон, Фариа… Выкатим тебя в кровати на колесиках в центр сцены. Ты начнешь источать запах, когда ошибется расхититель гробниц. Ты понял? Сыграешь святую экуменическую помесь, панрелигиозного Франкенштейна, Фауста с душой. Расстрелянного св. Себастьяна, снятого с гвоздей, соединившегося с ожидаемым благоуханием старца Зосимы в интерпретации косоглазого обитателя Востока. Прекрасная мешанина, — процедил начальник, — но наверняка модернистская, — вздохнул, — должны и мы идти в ногу с миром. А то, что артист албанец, учитывает и исламское измерение. Вы обо всем подумали, — признает Буха устало.

Идея насчет наших отступлений в форме диалогов отпала давно, слишком много было в ней прыщей, впалых грудей и кривых ног, чтобы это хоть кого-то возбудило. Мы ведь обычные кровопийцы, согласился господин начальник, никого это не заинтересует. Потом он стал таким уступчивым, что едва не разрешил отечественную кантри-музыку и переодевания в женские платья. Понимаю, что звучит нескромно, но если бы не я, дело провалилось бы. Но тут я предложил оперу кунг-фу, которая объединяет традиции всеобщей резни и талант к индивидуальной смерти. Всем заткнул рот.

В фабуле была историческая линия (наш человек любит осязаемое, необратимое): мученический лик Брюса Ли, его загадочная смерть от разрыва артерии, вызванного подозрительной таблеткой от головной боли, шаманством китайской мафии или проклятием Ахилла, ожидание его возвращения, все это пронизано некоторыми апокалиптическими архетипами, печальные фотографии его сына Брэндона, который, будучи генетически заколдован, погибает от якобы фальшивой пули во время съемок боевика, рядом с принцессой Дианой из мультфильма, оптимистическая смерть морской свинки … И все бы это сгодилось, если подать в жизнерадостном ключе.

Посмотри (если так можно сказать): ни слова о бомбардировках… Как будто все внезапно прекратилось с окончанием жестоких весенних месяцев, ожидалось, что может еще капнуть, уронить дерьмо с небес, что может еще кое-где рвануть бомбочка, полыхнет мутный коктейль Молотова. Эта внезапная тишина, уверял я братию, служит мне достаточным доказательством, что не было ничего, что все это было продуктом внутреннего, тюремного дома ужасов. Разве я не говорил всегда, что однажды мы сами, как выжившие узники лагерей в побежденной Германии, вдруг заметим, что на вышках нет ни одного охранника, двери с катакомб и подземелий сняты, а путь открыт, и просто испугаешься.