Ожерелье странника. Голубая портьера. Дни моей жизни. Последняя бурская война

Нужно добавить, что Коленсо был непопулярен среди колонистов не только из-за своих взглядов на религию. Он резко и, как они считали, с непозволительной горячностью выступал в защиту прав туземцев. Признаюсь, что и в этом вопросе его позиция вызывает у меня сочувствие. Белые поселенцы, особенно если это люди невысокого полета, позволяют себе презирать, ненавидеть и поносить аборигенов, среди которых живут. Нередко это объясняется страхом, а еще чаще тем, что цветные не очень-то нуждаются в белых и не желают работать на них за гроши. Так, например, колонисты не способны понять, почему эти черные не согласны проводить целые недели и месяцы под землей, добывая руду, и в глубине души не прочь силой заставить их подчиниться. Несомненно, однако, что кафры, чью землю мы забрали, имеют право руководствоваться собственными суждениями и выгодами.

К тому же многие белые имеют или имели дурную привычку чуть что избивать туземцев. Они утверждают или утверждали, что нельзя иначе заставить туземца работать. Я этому не верю. По крайней мере если говорить о зулусах, то многое зависит от того, кто поставлен над ними. Ни один другой народ не умеет лучше обнаруживать в характере человека примеси неблагородных металлов. Многие из тех, кого у нас называют джентльменами за их богатство или положение в обществе, ни в коем случае не могли бы считаться джентльменами среди зулусов. Зулусы инстинктивно распознают настоящего человека независимо от занимаемого им положения. Подлинное благородство, как я не устаю повторять, — это не сословные преимущества, а дар, встречающийся во всех сословиях, однако далеко не часто. Чины, положение в обществе, богатство не имеют к нему никакого отношения. У мужчин, а еще больше у женщин это — врожденное дарование. Для зулуса все чужие люди — умфагозана, то есть низкие. К сожалению, они почти всегда составляют большинство. Подобно другим народам, дикари состоят из привилегированного сословия и простых людей, но они отнюдь не вульгарны в нашем смысле слова. Они обладают чувством собственного достоинства. Я, разумеется, говорю о тех дикарях, которых знаю сам. Другие, может, совсем на них не похожи. К тому же в этом отношении, как и во всем остальном, Африка могла измениться с тех пор, как я там бывал. Я рассказываю о предыдущем поколении.

И последнее, что я хотел сказать о Коленсо. Его туземное прозвище — Усобанту — показывает, с каким уважением относились к нему кафры. Оно означает Отец Народа…

Миссия в Трансвааль

Не помню, как именно я оказался среди тех, кто участвовал в важной, я бы сказал исторической, миссии сэра Теофила[34]. Факт тот, что я был зачислен в состав миссии. К нам был прикомандирован Умслопагаас, или, точнее М’хлопекази, как бы главный туземный помощник сэра Теофила. Умслопагаас (в то время ему было лет шестьдесят) принадлежал к аристократической верхушке народа свази[35]. Это был высокий, худой человек, со свирепым выражением лица, изуродованный тяжелым ранением черепа: над левым виском виднелось отверстие, затянутое пульсирующей кожей. Он рассказывал, что в поединках убил боевым топором десять человек; первым из них был вождь по имени Шаиве. Так это или не так, но он был занятным стариком, и я с удовольствием слушал его многочисленные рассказы, которые мне переводил Финней.

Как, может быть, уже догадался читатель, я вывел его в своих романах о зулусах, особенно в «Аллане Куотермэне».

Однажды, через много лет после того, как я покинул Африку, у него был разговор с Осборном, которого туземцы звали Мали-Мат[36].

— Верно ли, Мали-Мат, — спросил Умслопагаас, — что Инданда (то есть я) часто говорит про меня в книгах, которые написал?

— Да, это так, Умслопагаас.

— Вот как! А что делает Инданда с книгами, после того, как напишет?

— Он продает их, Умслопагаас.

— Тогда, Мали-Мат, скажи инкоси[37] Инданде, когда встретишь его за Черной водой, что, раз он зарабатывает деньги тем, что пишет обо мне, будет правильно и справедливо, если он станет высылать мне половину этих денег!

Я понял намек и послал ему не деньги, но очень хороший охотничий нож, на котором было выгравировано его имя.

Второй случай. Незадолго до смерти Умслопагааса, последовавшей в 1897 году, жена губернатора Наталя леди Хели-Хатчинсон спросила его, гордится ли он тем, что имя его появляется в книгах, которые читают белые люди во всем мире.

— Нет, инкосикази[38], — ответил он, — мне все равно. Однако я рад, что Инданда поместил мое имя в книгах, которые забудут не скоро, и люди будут помнить хотя бы одного из нас, даже когда моего народа не станет.

У меня сохранилась фотография Умслопагааса, сделанная за день до его смерти. Лицо его могло бы послужить греческому скульптору моделью для изваяния умирающего бога.