Ожерелья Джехангира

Поднялись поздно. Уж солнце выглядывало из-за деревьев. На листьях водяного вязиля круглыми жемчужными четками притаились тяжелые капли росы. Недалеко от палаток лежали огромные глыбы долеритов. Вода билась между глыбами шумной струей, а потом медленно расплывалась по черной заводи. Правый берег был чистый — самая благодать размахивать спиннингом. На левом берету переплелись кусты ив, ольхи, черемухи; дальше — рыжий уступ ледниковой морены, усыпанный брусникой, а еще дальше — березы, лиственницы, кедры.

Вот уж двадцать лет я увлекаюсь рыбной ловлей. Уже мозоли натер удилищами на ладонях, а все никак не могу без волнения сделать первого заброса. Подходишь к речке, и сладостное томительное чувство наполняет сердце, с трепетом ждешь поклевки — желанного подводного сигнала. И очень хорошо, когда быстрое течение, когда темна молчаливая заводь: ничего тогда не видно, что там, кто там на глубине. И все кажется таинственным, и хочется поскорее заглянуть в подводные тайны. Наверное, вот это чувство ожидания, вот это все уже до боли пережитое и в то же время все до восторгов новое, свое, каждый раз неповторимое, неведомое и манит так властно к воде.

Неуклюже забрасываю под каменные глыбы «байкальчик». Робкий толчок по блесне, и из воды высунулся оранжевый хвост тайменя.

Жаль, что не могу довести поединок до победного конца честным путем. Я сегодня промысловик. Нам нужно очень много рыбы. Нельзя упускать лучшее время утреннего клева. Прочь поэзия тайменьих «свечей» в лучах восходящего солнца!

— Кончай! — кивнул Павлу. Он вскинул мелкокалиберную винтовку…

За утро добыли трех тайменей, каждый не меньше пуда, штук сорок отменных хариусов, десятка полтора крупных ленков и две метровые щуки. И все это лишь в одной малюсенькой заводи, которую можно было легко перебросить спиннингом. Не думайте, что я восторгаюсь количеством улова, хотя в нашем положении он был жизненно необходим. Я восторгаюсь непуганым уголком сибирской реки, столь прекрасным, редкостным сочетанием ценнейшей рыбы в одном месте. Таймень, ленок, щука, хариус — не изумительно ли это? И всех мы ловили на маленький никелированный самодельный «байкальчик» с маленьким тройником.

Мы с Павлом наслаждались своеобразным состязанием, кто меньше сделает ошибок, определяя по характеру хватки, какая рыба поймалась. Смею вас заверить — это было интереснейшее состязание. Держать в руке живой поющий спиннинг и по его трепету, по голосу жилки, по ворчанию катушки отгадывать, что за «зверь» засел на тройнике, — не увлекательно ли это?

Щука бросалась за блесной, словно кошка за мышью. Поймает и сразу же останавливается. Поэтому начальный рывок ее очень резкий, энергичный.

Хватка хариуса напоминала щучью, но, проглотив блесну, он не останавливался, а продолжал с такой же прытью метаться по сторонам, иногда делая с разгону высокие «свечи».

Хватка у тайменя мягкая, как бы нерешительная, не разберешь, рыба ли это, или волокутся подводные травы. А все по тому, что таймень, забрав блесну, не замирает резко, как щука, а некоторое время, будто не чувствуя уколов якоря, бежит вперед, плавно сбавляя скорость.

Ленок же, как только его подсекут, впадает в буйную истерику: кувыркается, вертится на месте, хлещет хвостом по блесне, но очень скоро выдыхается.

Пока мы промышляли рыбу, Николай Панкратович выкопал на песчаном склоне камеру и от печки, вырытой в обрыве, провел к ней траншейный дымоход. Выпотрошенную рыбу разложили в камере на жердях и накрыли брезентом. Печку топили сырыми тальниковыми гнилушками, дающими ароматный несмолистый дым. Хариусы получились суховатыми, зато ленки и таймени — объедение. Потом балыки завернули в бересту, чтобы не мялись, и упаковали во вьючные сумы.

На зимние квартиры

Наступила осень. Пожелтели березы, огненным янтарем налилась хвоя лиственниц. Мы закончили геологические исследования и 5 сентября пришли на метеостанцию, где встретились с Олегом Шулятиным, который работал на берегах Бахты. Шулятин превратился в заядлого спиннингиста. Он ловил щук, окуней, ленков, хариусов, но таймени после тынепского переката ему не попадались. Они появились в Бахте лишь 6 сентября, брались на блесны вблизи метеостанции, у Черных ворот, день и ночь, при желании можно было бы наловить их несколько бочек. А 13 сентября вдруг перестали браться, куда-то ушли опять. Вот неугомонное племя!

Мы с Шулятиным решили съездить к Большому порогу — проверить, есть ли там таймени, удастся ли привезти ленинградским друзьям балычка из сибирского лосося.

Моторная лодка быстро мчалась против течения. Утренние лучи солнца игриво скользили по мокрым, росистым пластам лиловых яров. В оранжево-золотистое поле лиственниц вплелись изумрудные цепочки елей, поросли пихт, щетинистые кедры. По берегам тянулись серебристые полосы увядших тальников. На коричневых пожухлых кустах черемухи верещали рябчики, пируя запоздалыми ягодами. Над тайгой с печальным криком проносились треугольники гусей. Плачут гуси, горько им расставаться с милой сторонкой.