Ожесточение (СИ)

- Главное, чтобы народ не начал двигаться с места, не начал переселение. Я видел в Африке целые города переселенцев. Это называется "лагерь", но скоро там вырастет второе поколение. Это не говоря уж о Палестине. В каждом таком лагере есть свой царь. В одном таком палаточном городе беженцев с населением в полмиллиона я видел шатер, где царь живет с многочисленными женами и автоматчиками вокруг него. А в палатках вокруг - это уже трудно назвать народом, масса какая-то, все забывшая и потерявшая человеческий облик. Там дети в десять лет совершают первое убийство. В десять лет нет ни одной неизнасилованной женщины. Я привозил туда американских волонтеров - они хотели организовать там школу. Их чуть не убили. Возможно, они были опасны царю или тем, кто делает на всем этом деньги. Но царь как раз готов был с ними разговаривать. Самое обидное, что их ненавидели те, кому они хотели помочь. Простые ненавидели сильнее. Я слышал много объяснений, но природу этой ненависти я понять не могу. Эта ненависть первична, как изначальный хаос. Больше всего я боюсь именно этой ненависти. Следы любой войны зарастают быстро. Меня всегда удивляет, насколько быстро жизнь берет свое. Но если народ потерял связь со своей землей, с большой вероятностью он исчезнет. По крайней мере, он уже не будет прежним. Поэтому мы должны тушить конфликты и помогать по мере сил. Не чересчур, не чрезмерно. Для того чтобы народ остался на месте, тогда люди смогут сами себе помочь.

- А как же евреи и Вавилонское пленение?

- Сколько колен израилевых было потеряно в Вавилоне? Евреи не остались тем же народом, что и до пленения.

- Горные народы Кавказа тоже подверглись выселению при Сталине, прожили в изгнании два десятка лет. Но они не потеряли себя.

- Это небольшой срок - не набрало силу поколение, не знавшее родины. Еще все очень зависит от среды, куда они попадают. Зависит, имеют ли переселенные возможность встраиваться в хозяйственные механизмы. Есть ли у них внутренняя мотивация к успеху. Уровень образования тоже решает. Сейчас между образованными и необразованными появилась почти непреодолимая пропасть. Поверь, в Европу из Африки пытаются перебраться самые лучшие, самые пассионарные, те, кто не потерял волю к успеху. Но им очень трудно встроиться в нашу жизнь. И это становится причиной разочарования и вражды.

Объявили посадку на самолет в Махачкалу. Там в аэропорту их должны были встретить русские сотрудники международной благотворительной организации, в которую она поступила волонтером. Об особенностях рейса в прифронтовую зону напоминали два автоматчика в бронежилетах вокруг зоны досмотра. Этель смотрела на людей, которые выстроились в очередь к стойке. Неожиданно ей стало страшно, просто до ужаса. Приступ потерянности, одиночества.

- Я сейчас, - сказала она. Этьен кивнул.

Этель вырвало в туалете. Рвало хорошо, обстоятельно, до полной пустоты в желудке, до спазмов. Стало легче. Она умылась, привела себя в порядок. Этьен уже дошел до стойки регистрации.

Созвездие Близнецов

Дни были все же лучше, чем ночи. Дневной свет пробивался в щели железных листов, которыми были небрежно заколочены окна ее темницы. В щели ничего нельзя было разглядеть, только лучи солнца проникали в подвал. При этом свете можно было почитать старые рваные книги и журналы на русском языке. Подвал был большим, здесь были следы пребывания нескольких человек, но сейчас она была одна. Бетонные стены и бетонный пол исключали мысли о возможности побега. Звуки доходили. Она слышала разговоры нескольких мужчин и женщины, моторы нескольких автомобилей. Время от времени смех, один раз детский голос. Нервы расшатались, звуки снаружи сильно волновали ее.

Спала Этель на матрацах и подушках от старых диванов. Из роскоши имелось разломанное кресло от старого автомобиля, прислоненное к стене. Обслуживала ее пожилая женщина, непроницаемая, не глядевшая Этель в глаза. Этель пыталась наладить с ней контакт. Этель уже хорошо понимала русский язык на слух и могла сносно формулировать мысли по-русски, но это было все равно, что разговаривать со стеной. Женщина появлялась раз в день, вечером, когда становилось темно. Она снаружи зажигала лампу над дверью, уходя, выключала ее.

Только однажды, к концу первой недели, эта женщина вдруг подняла голову. Несколько секунд две женщины, молодая и старуха, жадно вглядывались в глаза друг друга. Потом старуха опустила взгляд, забрала грязные вчерашние миски. С этого дня еда улучшилась.

Течение времени нормализовалось. В первые дни минуты текли как часы. Кто-то где-то был должен предпринимать срочные меры и все это скоро должно закончиться. Однако проходили дни, и положение не менялось. Если кто-то где-то думал о ней, вел какие-то переговоры, до нее не доходило никаких признаков.

Тем не менее, Этель ловила себя на том, что очень много времени смотрит на дверь. Дверь была железной, покрашенной в синий цвет, на высоте четыре фута или более, к ней вела решетчатая лесенка.